Эмманюэль Роблес - Это называется зарей

Когда умерла мать, связь между фермой и Салиной стал осуществлять старший брат, Витторио. Он довольно часто навещал Клару, как правило, по утрам — из деликатности, — он привозил ей яйца, овощи, птицу и цветы, букет обычно подбирала одна из золовок: Джина, Эрминиа или Элена. Клара, со своей стороны, посещала родных только по большим праздникам, в общей сложности раза четыре или пять в год, да и то гостила там недолго. В Салине же она жила в обществе старой служанки Торелли, Марии Торелли, на лице которой застыло горестное выражение аристократки, потерявшей после кровавой революции свое имущество и вынужденной трудиться в изгнании, выполняя работу ниже своего достоинства. Мария Торелли любила Клару, как собственную дочь, истово шпионила за ней в интересах «племени», знала часы, когда приходил Валерио, и, как только он появлялся, становилась призраком. В этот вечер, например, она уже успела скрыться у себя в комнате, на другом конце дома, и слушала Миланское радио, передававшее «Риголетто».

Покончив с едой, Клара и Валерио вернулись в маленькую гостиную.

— Много было сегодня работы, дорогой?

Она часто задавала этот вопрос и всегда с неизменным оттенком сожаления в голосе, словно сокрушалась о том, что приходится тратить такую уйму времени и сил на второстепенные вещи, в то время как всю жизнь должна была бы заполнять одна любовь.

— Да. Работы было много, — ответил он.

На диване она крепко прижалась к нему. Он чувствовал, что теперь она довольна и счастлива. Быть может, она плакала, потому что знала: скоро вернется Анджела!

— Ничто не сможет нас разлучить, Клара, — сказал он. — Ничто и никто. Никогда…

Она что-то пробормотала. И закрыла глаза. На лице ее появилось хорошо знакомое ему выражение, которое означало сладость наслаждения и горечь страдания. Он тихонько опрокинул ее на подушки, ощущая себя могучим, всесильным богачом, его охватила бурная радость, в порыве которой он ласкал плечи и грудь Клары. Под пеньюаром на ней ничего не было, она казалась такой горячей и невесомой, и он лег на нее, а она продолжала шептать несвязные слова, сжимая его в своих объятиях.

Они долго лежали, прижавшись друг к другу, оторванные от мира, словно потерпевшие кораблекрушение. Буря внутри стихала, море отступало, оставив их совсем без сил, но шум его все еще раздавался у них в ушах.

Время, казалось, остановилось чудесным образом, окаменев, словно цветок, омытый известковой водой. Этот час был прозрачно чист, без всяких воспоминаний и связей с землей. Этот час никуда не спешил. Он не бежал, подобно реке, а как бы кружил вокруг себя, впитывая пьянящий запах разгоряченной, трепещущей плоти.

Валерио медленно провел губами по груди и животу Клары. Рука его блуждала по всему ее телу, жившему таинственной неиссякаемой жизнью.

— Луиджи, — вздохнула она.

Не открывая глаз, она протянула ему губы, и он поцеловал ее с отчаянным пылом, словно этот поцелуй должен был уберечь их обоих от смерти, спасти от той пучины, куда увлекало теперь их время, которое снова стремительно побежало вперед…

— Почему ты сегодня плакала?

— Все прошло, не будем больше говорить об этом! — с улыбкой сказала она и добавила: — Я счастлива.

При этом ее алые пухлые губы выглядели так соблазнительно.

— Я хочу иметь ребенка, — помолчав, негромко сказала она. — Я хочу ребенка от тебя…

— Да, — молвил Валерио, прижимая ее к себе.

Умиротворенный, он испытывал глубочайшую признательность. Без всякой обиды вспоминал он тяжелое время своей молодости, войну и все эти годы одиночества. В какой-то мере он даже испытывал благодарную любовь к той бескрайней пустыне, которая оставалась позади, ибо она привела его к Кларе, и теперь прошлое представлялось ему лишь долгим и неуклонным путем к Кларе.

Она повернулась к нему:

— Иногда мне становится страшно. После твоего ухода я начинаю говорить себе, что ты уже не вернешься, что я тебя больше не увижу, и мне хочется кричать, как безумной.

— Какая же ты дурочка, — с нежностью сказал он.

— Ты понятия не имеешь, что значит для меня день ожидания…

Словно выдохнувшаяся лошадь, ветер начал ослабевать, но временами вместе с его порывом доносилась далекая мелодия Миланского радио, странная, пламенная песнь, в которой порою слышались волнующие, скорбные стоны.

— Твоя жена скоро вернется, правда?

— Да.

— Она тебе об этом написала?

— Да.

Выпрямившись, он обнял ее, и они умолкли. Однако Валерио чувствовал, что она уже не та: что-то в глубине ее души восставало, хотя по виду ничего как будто не было заметно, лицо ее оставалось спокойным, с него не сходило привычное ласковое выражение.

— Клара, я ведь уже сказал: ничто и никогда не сможет нас разлучить. Верь мне.

— Я тебя знаю. Ты очень добрый и не захочешь причинять ей страданий.

— Она ничего не узнает. Откуда, ты думаешь, она может…

— Она все узнает, и очень скоро.

— Но если мы будем соблюдать осторожность…

— Да. По ночам ты будешь пробираться сюда, дрожа при мысли, что тебя увидят. Будешь искать объяснений по поводу своих отлучек, опозданий. Будешь лгать. И конечно же, неумело. Заранее могу себе это представить. Твоя жена будет несчастна, и постепенно наше счастье начнет угасать.

Помрачнев, он встал, а она с огорченным видом, но все же улыбаясь, следила за ним глазами.

«Зачем говорить об Анджеле?» — думал Валерио. Все, что могла сказать Клара, он уже сам себе много раз повторял. Зачем оставлять эти с трудом отвоеванные часы, если все доводы натыкались на одну простую мысль, рассыпаясь в прах от соприкосновения с этой мыслью: Клара ему необходима. Без Клары его жизнь потеряет свою притягательную силу, целостность, тепло и надежду. Без Клары для него начнется одинокое блуждание средь человеческих существ, словно среди деревьев в лесу без конца и края, жутком, враждебном, бесприютном лесу.

С Анджелой он познакомился в октябре 1945 года в Неаполе. Ей было восемнадцать лет. Она казалась такой хрупкой и робкой и в то же время такой жизнерадостной, на ее свежем личике блестели ласковые глаза.

Однажды во время экскурсии в Помпеи в конце прогулки Анджела почувствовала усталость, они сели рядом на ступенях Форума, и вдруг она положила голову на плечо Валерио с таким чарующим доверием, что он был потрясен. Чудо случилось спустя некоторое время, когда он, наконец, обнял ее, увидел совсем близко это худенькое, еще детское личико, и овладел этим едва оформившимся телом, таким крепким и нежным. В феврале следующего года они поженились, и он увез Анджелу на Сардинию.

Разлуку с ней родители восприняли как нечто временное. И для Анджелы, никогда не расстававшейся с ними, жизнь в изгнании на этой бесплодной земле день ото дня становилась все тягостней, несмотря на нежную заботу, которой окружал ее муж.