Журнал - «Подвиг» 1968 № 02

Слепой пересек поляну и вновь скрылся в лесной тени. «Ну, теперь он не уйдет от меня!» — подумал Модест, скатываясь по отвесному склону. Листва колыхалась — то ли от ветра, го ли от движений бегущего. Модест бросился вперед. Если испанец пойдет прямо, он неизбежно выйдет на пастбище, и там среди голых пространств ему негде будет скрыться. Если же он повернет обратно в лес, он наткнется па Модеста. Модест изо всей мочи окликнул слепого и замер. Лес продолжал колыхаться. Потоки нагретого воздуха скользили по листьям и хвое. Словно огненным змей, все ароматы здешних мест устремились через скалы и снега к Испании, чтобы слиться с благовонием граната и жасмина.

Бестеги крикнул еще громче. Рамирес исчез.

Сколько раз ходил я этой тропой одни или с Бестеги! Я знаю темные извилистые ходы этого леса, его изумрудные черные своды, где на самом верху мерцает, точно витраж, игра солнечных лучей и птиц, а внизу мощные руки кустарников, сухие и зеленые, сплетаясь, внезапно встают, преграждая путь в бог весть чьи владения. Местами торчат стволы пораженных молнией деревьев. Солнечный свет проникает сквозь них, как через решетку. Их кроны развеялись пылью, и только белые стволы, расщепленные по всей длине, несколько остроконечных обрубков и макушка, обугленная небесным огнем, тянутся ввысь. У подножия деревьев царит полумрак, толстый слой прелых листьев и древесины обращается в бурый прах.

В эту глушь меня манит призрак Рамиреса. Я пробирался по бездорожью чащи к сумрачным лощинам, где давно не ступала человеческая нога. Огромные стволы гнили под покровом сухих листьев Древесина выветривалась, белесая плоть рассыпалась под пальцами. Длинные грибные наросты свисали с трухлявой коры. Я раздвигал стебли трав, как будто надеясь найти последние следы испанца, клок одежды, пожелтевшие кости. И когда я снова выпрямлялся, вслушиваясь в дыхание леса, я уже думал не о трупе. Подобно тому как Бестеги искал своего друга в тот памятный день, я всматривался в листву; и мне казалось, что исполосованное шрамами лицо появится вдруг передо мной в мимолетном солнечном пятне.

Мне никогда не узнать правды. Проще всего предположить, что Пабло отправился в долину к землякам. Но иногда я мысленно вижу, как он бредет в Испанию. Вот он миновал озера и скалы предгорья и достиг самого хребта Вот он шагает по снежным полям. Вдруг жаркий луч солнца ударяет ему в лицо. Он понимает, что склон, который нащупывают его продранные подошвы, ведет в Испанию. Родина лежит перед ним. Он минует еще одну каменную пустыню, и впереди вырастет испанская деревня. В мои мечты вплетается мечта Пабло. За дикими скалами встают дорогие сердцу камни Саламанки и Севильи, оранжевая башня Хиральды и черно-синие воды Гвадалквивира. Каштан и дуб сменяются платаном, кипарисом и лавром, в дыхании ветра благоухают эвкалипт, апельсин и тяжелая лоза Аликанте; запах печеного хлеба кастильских плоскогорий несет с собой тонкий аромат аниса и помидоров Чужая мечта вплетается в мою мечту, и я вижу, как слепой идет навстречу глазам родины…

Сам Модест Бестеги считал, что испанца загрыз медведь. Рамирес вышел из леса, пока Модест продолжал искать его там. Убегая от друга, он наткнулся на зверя.

От леса к хижине пастуха поднимаются поросшие травой гряды холмов, за которыми легко скрывается идущий. И пока испанец уходил все дальше, Модест метался от дерева к дереву в надежде найти его. Он все глубже забирался в чащу, думая, что Рамирес кружит там. Он звал его на все лады, то крича и бранясь, то дружески и ласково: «Эй, Пабло, каналья, да отвечай же! Я ведь зову тебя, Пабло, эй! Ну остановись же, скажи хоть слово! Пабло, друг, эй, это я… Модесто, который принял тебя в свой дом… Пабло! Тысячу чертей! Я приказываю тебе вернуться! Да откликнешься ли ты, проклятый испанец! Бедняга, куда тебе уйти? Ну отвечай же!»

Чувствуя Пабло так близко, Модест не допускал мысли, что не настигнет его. Сто раз ему мерещилась фигура испанца, но каждый раз это был лишь мираж: поваленное дерево, два кривых сплетенных ствола, ветвь с белеющими листьями, игра света… Старая чаща коварно заманивала его все глубже. Бестеги вздрагивал перед каждым отсветом, каждой склоненной веткой. Если верить предположениям Модеста, то слепой выбрался из леса и дошел до хижины, но он не остановился в ней. Он продолжал идти мимо озер и скал, прямо на горную цепь. Тут-то и появился медведь.

Медведь следил за ним давно, и, улучив подходящую минуту, он ринулся вдогонку одинокому путнику. А может быть, он использовал обычную уловку и выбрал такое место, откуда ветер донес бы до человека отвратительный звериный запах. Испанец, наверное, бросился бежать. Этот запах вселяет ужас, да и на что он мог надеяться, один, слепой, перед свирепым зверем? Бедняга, должно быть, рванулся в сторону и свалился с первого же откоса, разбившись или покалечившись Такова медвежья хитрость. Он применяет этот прием на овцах и даже на коровах. Когда жертва падает в овраг, он возвращается, не торопясь идет к ней и всласть нажирается. От телок он не оставляет почти ничего, кроме копыт и рогов…

Или же, задыхаясь, испанец решился…

Но можно ли вообразить себе такое? Тяжело дыша, испанец пытается защищаться. Вы представляете себе, как он оборачивается, заносит полку? Какая нелепая битва! Слепой против Зверя! Он топчется на месте и прислушивается, стараясь узнать, где его враг. Он ловит запах, хриплое дыхание и лязг челюстей. Он напряженно пытается почувствовать врага всеми порами своей кожи, услышать малейшие вибрации земли под йогами. А медведь ревет и кружится вокруг него. Незрячий борется с медведем. Пабло был способен на это. Но исход битвы был предрешен.

И пока он умирал, Бестеги кричал и метался в обманчивой чаще, в сетях сумрака и света, среди призрачных видений — лица давно утраченной женщины и тени уходящего друга. Ибо в эти минуты те, кого любил Модест Бестеги, слились воедино. Он кричал им обоим: «Отвечайте, где вы! Господи, да отвечайте же! Пойдемте, я уведу вас домой. Мой дом там, внизу, вы знаете его. Он ваш, он твой. Я не хочу возвращаться один… Спускайтесь, вернитесь, откликнитесь, ведь я зову вас!»

Но глаза говорили убедительнее сердца. На каждом шагу манящие очертания превращались в пень, покрытый мхом и плющом, кусты обретали обычную листву, а воздетые руки оказывались оголенными сучьями. В конце концов Бестеги вышел из леса. За поясом у него по-прежнему ждала своего часа наваха.

Однажды вечером у очага он рассказал мне об этой погоне. Это случилось за несколько недель до тех весенних дней, когда мы начали переправлять здесь бойцов Сопротивления.

Мы ели каштаны и запивали их горячим вином. Ветер сотрясал двери. Каштаны лопались в золе. Красные угольки светились в лиловатых языках пламени. За окном мелкий снег запорошил крыши безмолвных домов.