Журнал - «Подвиг» 1968 № 04

Андре согласился. Альбер Перришон достал из огромного портфеля картотеку с соглашениями и страховыми полисами.

— Вот адреса, о которых я говорил. Заучишь их наизусть, их немного — всего три.

Он вытащил из картотеки три полиса.

— И еще одно — пароль. Ты его знаешь. Но, прежде чем зайти, хорошенько проверь, не следят ли за тобой. Если попадешь в западню, — возможно, что под пытками Кола заговорил, — выпутывайся любой ценой… и беги.

Последние слова Перришон проговорил неуверенно. Легко сказать — беги!

— У меня нет другого совета, Ламбертен. Речь идет о безопасности всей организации.

Андре понимал его: каждый из трех связных Кола имел еще три другие связи. А в конце этой живой цепочки — девять специальных групп. Надежные, испытанные бойцы.

VIII

— Как, ты еще здесь?.. Прощай, Венера моих снов! Вот тебе моя рука, видишь? Она твоя!

Жюль Грак, или Гай Гракх, как прозвали его друзья, обнял Мари-Те за талию и поцеловал в лоб. Звук поцелуя привлек внимание студентов, стоявших в вестибюле, притопывая ногами от холода.

Девушка освободилась от этих более чем дружеских объятий и повысила голос:

— Я не нуждаюсь в услугах, дорогой Гай, особенно в таких!

Жюль Грак покорно вздохнул.

— А жаль. Я ведь от чистого сердца.

— Охотно верю.

Двадцатилетний Жюль Грак был мощным парнем с толстыми губами, белые всклокоченные волосы служили предметом частых насмешек, голубые глаза были на удивление быстрыми и смышлеными. Но больше всего поражала в его лице улыбка — искренняя и теплая, словно майский полдень. Она как бы рассказывала каждому о его мягком сердце и благородстве, хотя он и пытался играть роль развязного малого.

— Ты идешь или остаешься? — спросил он.

— Иду.

— Я тоже! Но могу ли я, дражайшая, пройтись хоть несколько шагов в вашем прелестном обществе? О, благодарю! Господи, ты слышишь, она сказала: «Да!» Она согласна! Deo gratias![Хвалить бога! (Латин.)]

Он развел руками и набожно возвел очи горе. Мари-Те схватила его за рукав и потащила к выходу.

— Ладно уж, притвора!

Они вышли из университета. Часы на ратуше пробили половину десятого. Пушистый снег свободно падал с тяжелых туч, проплывавших над крышами домов, ватные тучи, казалось, вбирали в себя звон часов.

— Что тебя привело сюда в такую рань, мой друг? Насколько я знаю, у тебя нет лекций, — спросил Жюль Грак.

— Встреча с мэтром, — многозначительно сказала она.

— Вот оно что!

— Хотела узнать его мнение о своей писанине.

— Ты пытаешься писать?

— Пустяки. Очерк из истории Оверни.

— Здорово! И что же он сказал?

— А тебя это действительно интересует?

— Разумеется, малышка.

— Он внимательно читал ее на протяжении сорока пяти минут и…

— И?

— …и сказал дословно так: «Много недостатков в композиции, расплывчато. Но в целом события освещены правильно и оценены с точки зрения истории верно».

— Поздравляю! Услышать от мэтра такое, знаешь…

— Он считает выводы, — я снова цитирую, — энергичными, поражающими смелостью стиля и метафор.

Жюль Грак удивленно присвистнул. Мари-Те нетерпеливо ударила его ладошкой по руке и продолжала:

— Но, должна сказать, он тут же добавил: «Вы часто затемняете текст без особой нужды и тяготеете к высокопарным выражениям. Настоятельно советую: избегайте периодов, делайте фразы короче».

— Иначе говоря, поменьше воды. Послушай, а он сейчас при тебе, этот шедевр современной исторической мысли?

— Да.

— Я хотел бы ознакомиться с ним.

— Хорошо, но с одним условием: ты мне возвратишь его в субботу. В воскресенье я хочу поработать над ним.

— А я уже решил никогда с ним не расставаться!

Она открыла сумочку it протянула рукопись Жюлю, он бережно спрятал ее в бездонный карман своей потрепанной канадской куртки.

— Спасибо, Мари-Те.

Некоторое время они шли молча. На перекрестке бульвара Карно и улицы Бонсак их окликнул общий шапочный знакомый.

— Привет молодняку!

— Привет, Даннери.

Они свернули на улицу Бонсак, демонстративно прибавив шагу, но рыжий догнал их и начал самодовольно и уверенно распространяться о мировых событиях, о театре военных действий, неутомимо жестикулируя, как будто это он сам разрабатывал планы генеральных штабов. Он тарахтел без умолку, как пулемет, ведущий неприцельный огонь.

Разъяренный Жюль Грак искал предлога, чтобы избавиться от этого воинственного типа. И неожиданно выкрикнул, соглашаясь со своим неумолкающим собеседником:

— Конечно, но это не что иное, как наследие войны!

Рыжий ошеломленно вытаращился на него.

— Что? Какой войны?

Жюль Грак ждал этого вопроса.

— Последняя война империи, разумеется. Я сын генерала Камброна и чихать хотел на тебя!

Проговорив это, он взял за руку Мари-Те, и они покинули обескураженного воинственного крикуна.

— Ну и тип, ну и мерзость! — Жюль Грак задыхался от ненависти. — Ничтожество, паразит, паску…

Мари-Те прервала его:

— Я согласна с тобой, Гай, успокойся.

— Пусть только осмелится хоть слово сказать! Я из его глупой башки кисель сделаю! Этот недоносок живет с черного рынка. Кому война, а ему мать родна. Он умудряется получать прибыль со всего: за масло дерет по триста пятьдесят франков за килограмм, за вино — по тринадцати франков за литр, за сахарин — по двести пятьдесят франков за сотню таблеток… Кажется, он еще и кожу поставляет бошам. Тоже мне, записался на медицинский факультет! Да он способен утащить из анатомички внутренности покойника и продать их торговцам требухой!

— Все это так, дружок. Нынче ученик колледжа предлагает своему директору шелковую рубашку из довоенных запасов в обмен на спирт. А потом делает из него ликер и меняет его на сигареты.

— Это говорит о том, что твой ученик такой же негодяй, как и тот рыжий паразит.

— А что поделаешь с этим? Если хочешь кусок жареной свинины, то, будь добр, сначала продай серебряные подсвечники тетушки Агаты. Оставим это, теперь все достают продукты на черном рынке.

Жюль Грак горько засмеялся.

— Просто великолепно! Ты забываешь только об одном. Когда французы живут с черного рынка, то различай тех, которые идут на это, чтобы не умереть с голоду. А я говорю о тех, кто обогащается на этом.

— Ты думаешь, рыжий обогащается?

— Уверен. Он не аферист, он — гангстер. Видела, как вырядился? Деревянные подошвы не для него! А его одежда? Это не дерюга, уверяю тебя. Нет, не бери под защиту таких мерзавцев.

— И не подумаю, дорогой Гай. У меня своих дел по горло. Жюль Грак положил руку на ее плечо.

«Что за девушка, бог ты мой! Наивная, чистая и в то же время такая хорошенькая!»

Он ощутил под рукой мягкий мех ее шубки, несмело погладил волосы. В голове мелькнула давняя мысль, которая не давала ему покоя. А почему бы и нет? Даже если она откажется, не выдаст же она его?