Мишель Турнье - Метеоры

— Месье, дамы! Боши! Армия! Армия бошей окружила дом! О, мой бог! Они повсюду!

Эдуард прекратил хождение. Перестал показывать нам свои профили, остановился и посмотрел на нас, внезапно сделавшись величественнее и благороднее под влиянием несчастья, угрожавшего нам, верней, ему, как он подумал.

— Дети мои, сказал он, — я этого ждал. Я знал, что раньше или позже враги придут за мной, чтобы наказать меня за мою подпольную деятельность. Правда, признаюсь, я не думал, что они придут за мной сюда в Гильдо, к вам. Здесь, в Звенящих Камнях, я чувствовал себя в безопасности, защищенным поддержкой детей, чистым, благодаря Святой Бригитте, неуязвимым, благодаря сиянию, излучаемому Марией-Барбарой. Но они пришли. Они хотят меня арестовать, увести меня. Когда мы теперь свидимся? Никто не знает. Настал час жертвоприношения. Я всегда мечтал о последней жертве. Разве это не знак высшей милости — умереть героем, не дожидаясь пока станешь больным, калекой, человеческим обломком?

Не знаю, сколько времени он говорил один, в грозном молчании. Уже и огонь в очаге перестал трещать и сверкать последними искорками, в очаге была только остывающая зола. Уверенный в близком конце, Эдуард, обычно сдержанный, целомудренный, сейчас открыл нам глубину своего сердца. Мы поняли, что этот человек, одаренный природой всеми благами, привязанный к жизни, открытый всему, что делает человеческое существование благословенным, на самом деле терзался страхами конца, боялся обыкновенной смерти. Этот страх обрел противоядие благодаря войне, это противоядие — героизм, героическая гибель, жертва, полезная и высокая. Эти навязчивые суицидальные идеи чаще, чем думают, встречаются, у людей, живущих вроде бы в согласии с жизнью. В устах Эдуарда эти мысли обладали очень большой и трогательной наивностью.

Он был прерван вторжением двух немецких солдат, вооруженных автоматами, за которыми следовал офицер, неестественно бравый от молодости и усердия.

— Это дом мадам Марии-Барбары Сюрен? Спросил он, оглядевшись.

Эдуард подошел к нему.

— Я — Эдуард Сюрен, — сказал он. Мария-Барбара — моя жена.

— У меня есть приказ об аресте…

Он прервал свою речь, чтобы найти нужный документ в своем планшете.

— Не теряйте времени на бесполезные формальности. Я в вашем распоряжении, — нетерпеливо выкрикнул Эдуард.

Но офицер продолжал просматривать бумаги и наконец нашел то, что искал. Он прочитал: «Приказ о немедленном аресте мадам Марии-Барбары Сюрен, урожденной Марбо, проживающей в Гильдоской обители, в месте, называемом Звенящие Камни. Мотив: контакты с врагом, передача сведений в Лондон с помощью радиопередатчика, а также укрывание вражеских агентов, снабжение террористов, складирование оружия…»

— Моя жена тут ни при чем, это неслыханный абсурд, — задохнулся Эдуард. Это я, слышите, только я, тот, кого вы пришли арестовать. Хотя моя подпольная деятельность в основном в Париже…

— Мы не в Париже, — отрезал офицер. — Мы в Гильдо, на который распространяется власть динанской комендатуры. У меня нет приказа, касающегося вас, господин Сюрен. У нас приказ об аресте мадам Сюрен и, кроме того, одиннадцати рабочих ваших мастерских и пяти работников из учреждения Святой Бригитты, скомпрометировавших себя, как и она, враждебной деятельностью, противоречащей условиям перемирия. Кстати, их сейчас тоже сажают в грузовики.

Мария-Барбара прервала свою работу, завязав двойной узел на шерсти, потом заботливо сложила ее вчетверо на кресле. Она подошла к Эдуарду.

— Успокойся. Ты видишь, что они пришли за мной, — сказала она таким тоном, будто говорила с ребенком.

Эдуард был ошеломлен тем, что происходило и что показалось ему своего рода сговором за его спиной между женой и немецким офицером.

Когда немец упомянул о радиопередатчике, найденном на чердаке аббатства, о людях, которые приплыли в прилив на подлодке, пристали к острову Эбиан и потом перебрались на побережье под видом сборщиков ракушек, о ящиках со взрывчаткой, найденных в гроте в лесу недалеко от Звенящих Камней, об отряде «маки», прятавшемся в лесу Юноде и имевшем своих людей в Святой Бригитте, Марию-Барбару не удивили эти обвинения. Видя, что все пропало, она не пыталась притворяться ничего не знающей. Тогда как Эдуард, гордый организатор парижской подпольной сети, вел себя нелепо, становясь все более и более смешным оттого, что бесконечно повторял, что только он виноват во всем и что Марию-Барбару обвинили по недоразумению.

В конце концов ему отказали в просьбе сопровождать Марию-Барбару в Динан, удалось только договориться о том, что назавтра Мелина принесет в тюрьму чемодан с одеждой для узницы.

Она ушла, не сказав ни слова на прощание, не оглянувшись на этот дом, душой которого была, на этих детей, для которых она была кормилицей, матерью, землей… Эдуард поднялся наверх и заперся в комнате на втором этаже. Он вышел только вечером на следующий день. Накануне нас покинул человек в расцвете своей второй молодости, теперь мы увидели, как навстречу нам спускается механической походкой старик, с измученным лицом и округлившимися неподвижными глазами слабоумного.

Если для Эдуарда арест Марии-Барбары с шестнадцатью работницами мастерских и приюта был началом старости, то для нас он означал конец детства, вхождение в юность. Зачатый в лоне матери, вынашиваемый в ее животе, родившись, ребенок попадает в ее объятия, приникает к ее груди. Но приходит день разлуки, нужно рвать связь с родной землей, самому стать любовником, мужем, отцом, главой семьи.

Рискуя надоесть, я все же повторю, что двойное зрение близнецов богаче, глубже, истиннее обычного, это своего рода ключ к откровениям, даже в области, касающейся обыкновенных непарных. Действительно, обычный ребенок, не близнец, чувствует свою обездоленность, он поражен с рождения неустойчивостью, он не уравновешен другим, он будет страдать от этого на протяжении всей жизни, с отрочества он будет искать альтернативу несостоявшемуся единению в браке, несовершенном, ограниченном, подверженном всем катастрофам, освященном мнением общества. Потеряв устойчивость, он будет опираться на таких же слабых, как он сам. Из их неверных движений рождается время, семья. Человеческая история. Старость…

(Маленькие девочки играют с куклами, мальчики с плюшевыми мишками. Полезно сравнить интерпретацию этих игр с точки зрения «непарных» с точкой зрения близнецов. Обычное рассуждение состоит в том, что девочка, играя с куклой, репетирует будущую роль матери. И что же? Можно ли с такой же уверенностью утверждать, что и мальчик, играя с плюшевым мишкой, готовится к предназначению отца? А как же быть с тем фактом, что близнецы любого пола никогда не играют ни в куклы, ни с плюшевыми мишками? Конечно, это можно было бы объяснить особенностями сексуальности близнецов, не стремящихся к воспроизведению себе подобных. Но странности близнецов нельзя объяснять в терминах обычных одиночных людей. Правда, если я никогда не просил плюшевого мишку, это оттого что у меня уже был один, к тому же еще и живой, мой брат-двойник. Для обычных детей ни кукла, ни мишка не служат, конечно, подготовкой к будущему отцовству или материнству. Ребенка совершенно не интересует его будущая родительская роль. На самом деле, он просто не может утешиться в своем одиночестве, он видит в кукле или мишке своего брата-двойника или такую же сестру, которой ему не хватает.)