Алексей Качалов - Ампутация Души

Тем временем путники вышли на единственную деревенскую улицу. «Па-ап-берегись!» — раздалось где-то сбоку, и на дорогу, ломая кусты, выкатило бревно. Из-за помятых зарослей выглядывала изба без крыши. На ее срубе вовсю кипела работа: пятеро местных мужиков раскатывали на бревна совсем еще нестарый дом. На подмогу к ним спешил шестой.

— Здоров, Скипидарыч, — дернул он за руку спутника Деснина. — Дай папироску, у тебя трусы в полоску.

Скипидарыч протянул ему «Приму» и, кивнув на дом, вздохнул:

— Все курочите…

— А, все равно лет через пять тут вообще никого не останется. Не будет Васильково, — пробормотал мужик, прикуривая. — А кому до нас какое дело? Не нужны мы, видать, России совсем. Вот вымрем завтра все в одночасье — никто и не заметит.

— Да, у нас человек вообще не нужен. Такая государственная ненужность, — говорил Скипидарыч, продолжая путь. — Раньше государство хоть как-то заботилось о людях, а при демократии — живи как хочешь, дела никому нет, едрень фень. Вот и вымираем. А как хозяин помрет — век избы недолог: вон на бревна раскатают, или на кирпичи разберут. Так всю деревню и раскурочат. Благо, что город рядом — туда многие прут. А ведь в других деревнях едва треть дворов осталась, да и там живут одни старики, детей почти нет. Работы тоже нет, пьянство одно да безнадега.

Посреди одного огорода торчала огромных размеров телетарелка.

— А коттедж где? — вяло удивился Деснин.

— А вона, — указал Скипидарыч на покосившуюся избу.

— Это этот сарай?

— А чего поделаешь? Димка совсем на ящике помешался. Вот тарелку купил, смотрит целые сутки, а дом поправить некогда. Еще бы — полтыщи каналов.

— И куда ему столько?

— Ха, еще не хватает — с женой ругаются: та на сериалы всякие подсела. Вон — весь огород запустила. А другим и одного канала хватает: ровно в семь все к экранам примыкают, точно свиньи к корытам с помоями. Сериалы там, да прочая дрянь, тьфу! Кто бухает, а кто в ящик пялится, так и живем, едрень фень.

Уже на околице деревни к спутникам подбежала девчушка лет девяти с лукошком, полным ароматной лесной земляники:

— Дядь, купи ягодку, — дернула она за рукав Деснина.

— Да куда мне столько-то?

— Вишь, тебя сразу приметили — городской, — вмешался Скипидарыч, — Возьми, Коль, возьми ягоду. Дешево совсем. Они ж ведь, детишки-то, так себе на одежонку какую зарабатывают — холодно зимою-то. Все лето вместо каникул так и рыщут по лесу с утра до ночи, то ягодки, то грибочки. На родителей-то надежды нет.

Деснин полез в карман и протянул девчушке смятую купюру.

— Ты денежку-то спрячь, а то папка с мамкой найдут — пропьют, — посоветовал ягоднице Скипидарыч.

— Знаю, — делово ответила та. — А куда ж пересыпать-то?

Деснин подцепил из лукошка пригоршню ягод.

— Остальное себе оставь.

— Во, правильно, — одобрил Скипидарыч. — Тут знаешь, перекупщики городские что удумали: деньгами-то не расплачиваются ни за ягоды, ни за мясо — денатурат привозят, да еще с «Машенькой», знаешь, средство для травли тараканов такое, чтобы с ног совсем валило. Конкуренция нашим самогонщикам, но они все одно пашут круглосуточно. Вон, через избу точка, куда ни плюнь. Раньше б посадили всех, а теперь можно. Демократия, едрень фень, свобода предпринимательства! Но идем, идем.

— Слышь, Скипидарыч, ты меня куда тащишь-то? — поинтересовался Деснин, когда спутники вышли за пределы деревни.

— Идем, идем. Сам все увидишь.

Чем дальше они отдалялись от деревни, тем больше окружающий ландшафт терял признаки человеческого вмешательства, от чего становился угрюмей и мрачней. Путники шли по давно непаханому полю, невдалеке виднелись полуразрушенные остовы двух бывших ферм. Над разборкой одной из них трудились трое парней, вооруженные ломами и кувалдой.

— И здесь все курочат, — бросил Деснин.

— А на пропой, — тут же отозвался Скипидарыч. — Пьют поголовно, целыми семьями. Те, кто не гонят самогон сами, сначала воровали на бухло в совхозе, а теперь, когда он совсем сдох, фермы и прочие сооружения на кирпичи разбирают и меняют их на спирт у городских перекупщиков, едрень фень. Эти дельцы быстро объяснили, что проще разобрать трактор на металлолом или ферму на кирпичи и сдать все им это за бутылку, чем горбатиться с весны до осени. Вот и вкалывают мужички. Фермы — это еще ерунда. Вон по стране заводы целые курочат. Вот это да, приватизация, едрень фень. А, — махнул он рукой, — ломать — не строить. Все рухнуло. А ведь раньше при каждой деревне держали большую ферму — без работы никто не сидел. Построили клуб, школу, медпункт, магазины… Чего теперь поминать-то… Тут у нас, помню, случай был. Даже в газете писали. Когда вырезали всех коров — просто кормить было нечем — на все хозяйство остался только один очень дорогой бык-производитель. Его забивать не решились. Однако вскоре у бедного быка от бездеятельности, недокорма и обезвоживания ссохлось все «хозяйство». Только тогда, видя, что животина и так на грани издыхания, закололи и его. Так было покончено с животноводством, едрень фень… Ну вот и пришли.

Путники остановились у груды металлолома из ржавых кабин комбайнов, сеялок, теребилок и прочих агрегатов, сваленной перед полуразрушенным ангаром.

— Идем, — вступил Скипидарыч на бетонный пол ангара. — Видишь след от протекторов?

— Где? — Деснин, вошедший за Скипидарычем в ангар, не мог ничего рассмотреть.

— Ну вот же, раньше он четче был. Откуда он идет? От того костра на краю ангара. Там обычно пацаны изоляцию с кабеля жгут.

— Зачем? — снова не понял Деснин.

— Так принимают только чистый алюминий. Все вилки, ложки да кастрюли уже посдавали — теперь вот провода режут. Подожгут — и капают изоляцией в одно место. Целую лужу уже накапали — она даже застывать не успевает. Если он в нее въехал, значит не знал. Да и потом, местные-то сюда и на танке не поедут. Знают, что сами все торцы уже на кирпич разобрали — непонятно как крыша держится.

— Да погоди ты. Кто «он»?

— Как кто? Киллер, едрень фень. Не ехать же ему на машине прямо в деревню — вот он ее здесь и оставил. Вот прям здесь, — Скипидарыч присел на корточки у едва различимых следов. — Глянь, чьи протекторы?

— Иномарка вроде, — приглядевшись сказал Деснин.

— Во, а у нас во всей деревне одна только — у Пафнутия. Да еще у корешей евонных, тех, что к церкви подъезжали. Но я сравнивал — не подходят. Когда Пафнутий на этой тачке в первый раз прикатил, у нас вся деревня высыпала поглазеть — только по ящику такие и видели. Разве что по частям не разобрали, в общем, знают его тачку как свою. А значит здесь стояла чужая тачка.

— Железно, — усмехнулся Деснин. — И это все, что ты хотел показать?

— Не, не все, — Скипидарыч торжественно извлек из кармана некий предмет, в котором разве что по колесику можно было признать бензиновую зажигалку. — На пепелище нашел.