Энн Ветемаа - Воспоминания Калевипоэга

Я хотел было возразить, но Олевипоэг с улыбкой подмигнул мне. Тем временем со двора рыбацкой хижины, где меня отхаживали, послышалось конское ржание. Выглянув в окошко, увидел я роскошную карету.

Олевипоэг и тайный советник под руки вывели меня и посадили на мягкое сиденье.

По улицам Таллина проезжая в шикарном экипаже, наблюдал я приветственные махания руками и одобрительные возгласы слышал от горожан.

Хоть и немощен еще я был, однако, приоткрыв окошко кареты, хотел предуведомить народ о неудаче своего похода, однако же слабый мой голос плохо мне повиновался.

На что ликующий народ, принаряженный по случаю торжества, проревел хором:

Карета остановилась возле дома Олевипоэга, ветвями берез и гирляндами цветов украшенного. Растроганный таковым почетом, пошутил я, что подобная встреча более невесте подходит, и, усмехаясь, свадебную песнь тихо затянул. Что за диво! Тайный советник тут же мне во весь голос подпевать принялся, да и люди, во дворе толпящиеся, бодро припев подхватили…

А Олевипоэг в сторону смотрел и сморкался с трубным звуком.

— О король! Я с моей невестой просим тебя в сей высокоторжественный день занять почетное место за нашим свадебным столом, — произнес он взволнованно.

И в тот же миг появилась на крыльце девица красоты дивной — то была зазноба моя, адская дева! На главе ее невестин венец красовался…

— О Таара великий! Дай мне силы! — пробормотал я и вошел, пошатываясь, в свадебный чертог.

«Ах, младость так прекрасна, нельзя ее вернуть!» — совершенно справедливо отмечает поэт. Ведь именно в младости накапливаем мы материал для последующих воспоминаний, и нередко оные воспоминания оказываются куда приятнее того, что судьба впоследствии нам преподносит.

Отпировав на свадьбе Олевипоэга, задумался я над тем, что младость моя миновала. И решил вплотную заняться устройством дел государственных. Если довелось тебе «Калевипоэг» штудировать, любезный читатель, вероятно, обратил ты благосклонное внимание на то, что и в оном сочинении о зрелости моей мало говорится. И у меня большой охоты нет о сем времени распространяться. То была весьма нудная и докучная пора. С утра обряжайся усердно, концом косы бороду скобли, онучи наматывай, лапти напяливай. Негоже, чай, королю в разгильдяйском виде на люди показаться. А дел навалом, только поспевай поворачиваться: со старейшинами совещайся, послов иноземных принимай, награды вручай, а ежели краеугольный камень где заложить надобно, так и тут король хоть тресни, а явись! Нет, незавидное житье, вельми незавидное! А уж ежели притом у тебя в жилах геройская кровь течет, так совсем со скуки скапустишься.

Впрочем, дела на Эстонской земле шли успешно.

Под дельным руководством Олевипоэга вздымались в безоблачное небо пахнущие смолой стропила новых домов. Справлялись новоселья, свадьбы, крестины. Повышался жизненный уровень. На рынках появлялись новые, невиданные до сей поры товары.

Счастье и мир. Мир и счастье.

Всюду, где я появлялся, встречали меня с радостью и уважением — из меня вышел правитель, любимый народом. Однако в душе у меня счастья и мира не было. Частенько сиживал я на берегу озера Юлемисте, на волны глядя, а оттуда взирала на меня суровая, мужественная, но чуток мрачноватая личность короля средних лет: не нашел я своим силам достойного применения.

Что же мне теперь, до конца дней своих байбачить, лодыря гонять? — горестно вопрошал я себя. Эх, оседлать бы борзого коня да в сечу кинуться! Для того ведь герои на свет родятся, чтобы врагов сокрушать да подвиги совершать. Но с кем тебе, человече, биться-то? Дела в королевстве идут исправно, границ наших уж давно никто нарушить не смеет. В младые-то годы я, долго не размышляя, ворога сам сыскал бы, а ныне, королевским саном облеченный, не решался я безо всякой причины, только лишь чтоб мощь свою показать, народ на поле брани гнать.

на Эстонской земле, как в «Калевипоэге» говорится; терпение мое истощалось. Каждое утро от сна пробуждаясь, откинув тулуп, коим укрывался, вставал я с ложа, другим тулупом покрытого, и со страхом великим на брюхо свое взирал, не разжирело ли, ибо прилежных занятий зарядкой и гимнастикой, что простых людей в форме поддерживают, для героя маловато. В сердце моем вынашивал я планы бегства. Ну разве не здорово было бы наняться под чужим именем на какой-нибудь парусник и махнуть в теплые края с дикарями сражаться?

Одна радость оставалась — охота. Но и этой услады меня лишили. На одном заседании совета старейшин какой-то ученый муж объявил, что травлю волков и медведей надлежит прекратить немедля, ибо грозит им полное истребление. Будто бы Калевипоэг столько их перебил, что природное равновесие, изволите ли видеть, пошатнулось, а это для человечества, частью природы являющегося, опасность немалую будто бы создает. И можете себе представить, приняли-таки закон о защите и нарушителей оного постановили браконьерами нарекать…

После принятия столь зверского закона решение мое о побеге укрепилось окончательно. Решил последний разок под покровом ночи на охоту сходить: последняя охота и — привет королевству!

Долго блуждал я по темному лесу, пока на захудалого бирюка не наткнулся. Врезал ему здоровенным валуном с силошкой молодецкою, повалился он на бок и был готов. Подскакал я к трофею, а из кустов мужичишка вылезает, серого разбойника за хвост хватает и орет, что то его добыча. И в самом деле у волка в груди стрела торчит.

— Я его уложил, мой он, — вопил мужик, в темноте короля своего не признавший, — а ты убирайся к черту, проваливай в Ад!

«Проваливай в Ад!» — слова эти пронзили меня, как стрела бирюка. Это ценная мысль! И как я сам не додумался, что не в теплые страны, а в Ад свои стопы направить могу. А может, мне удастся устроить присоединение Ада к Эстонской земле и за счет сего густонаселенного пункта тесные границы государства нашего расширить?

— Во имя эстонского народа, Отца Небесного и самого Рогатого завтра же отбываю в Ад! — радостно возопил я.

Откуда-то донеслось странное блеяние. Потом уханье филина послышалось, зловещее и многозначительное.

Мужик рот открыл и глаза вылупил, когда я коня поворотил и вскачь пустился, о волке позабывши.

Поутру поведал я друзьям о своем решении. Сулеви-, Алеви— и Олевипоэг инда с лица спали и пылко меня уговаривать принялись от нового опасного похода отказаться. Однако я был непреклонен: горящую свечу в сундуке не держат; коли есть у тебя горчичное зерно, дай ему прорасти. На Эстонской земле, благодарение небесам, все складно идет, народ со своей работой и без меня справляется. А уж друзьям моим и вовсе резону нет меня удерживать: ведь, в Аду побывав однажды, принес я на собственной спине каждому по курочке.