Энн Ветемаа - Пришелец

— А если еще закрыть глаза и капельку подождать, то возникнет ощущение, словно в тебя что-то вливается. Вы ведь тоже чувствуете, не так ли?

Склонив голову набок, молодой человек взглянул на Себастьяна Семимортууса Первого, который стоял возле окна побелевший и счастливый.

И тут пожилого господина слегка повело, впрочем, за подоконник он все же не ухватился. Уж коли дойдет до излияний, так хоть ведро подставляй. И нашего молодого человека подхватил прилив сочувствия, умиления.

— С радостью отмечаю, господин Себастьян, что удар булавой пошел на пользу — вроде бы что-то встало на место. И вы теперь чувствуете одухотворенность мира. У вас вид ребенка, попавшего в волшебное царство. Вы вдруг начали воспринимать красоту.

— Ox, я и без того всю свою жизнь кое-что воспринимал. Только я задавил в себе лучшие чуства. Как же хорошо, что я уже мертв, — по крайней мере уже никому не смогу подложить мину. И, надо полагать, у меня теперь хватит времени подумать о жизненной философии. Я буду стремиться к духовному совершенству на том свете, — с глубоким убеждением изрек Себастьян.

— Дорогой перерождающийся или уже переродившийся Себастьян, как отрадно видеть в вас перемены. Не позволите ли… угостить вас чашечкой кофе? И мы могли бы еще раз послушать "Ла Палома".

— Не имею возражений, Ваша Высокочтимость. Только… только я не знаю, как в моем положении насчет пожрать…

— Не называйте меня Высокочтимым! Мы с вами оба самые простые люди, обыкновенные жуки в том чудо-творении, которое именуют природой и которое, по существу, не что иное, как одна из форм выражения абсолюта.

Они сели за стол, у обоих голос дрожал от волнения.

Молодой человек позвонил в колокольчик.

— Ноrs d'oeuvre, [6] Закуска (фр.). соки, ананас и кофе по-бразильски!

Себастьян осмелился заказать еще сыра. Вообще-то сыр и без того входит в первую перемену hors d'oeuvre, но Себастьян признался, что питает особую слабость к сорту "Вlеu Dаnоis", в переводе означающем "Синий датчанин". Разумеется, его пожелание было учтено.

Стол накрыли удивительно быстро. Двое представителей "одной из форм выражения абсолюта" молитвенно сложили руки перед трапезой, между прочим, в полном молчании, после чего посланец высших сил, созидатель гармонии и порядка в мире и жертва созидаемой гармонии приступили к завтраку.

Чуть погодя Себастьян рискнул поинтересоваться, не владеет ли молодой человек таитянским языком. Последний вынужден был огорчить его отрицательным ответом.

— Я человек простой, но малость кумекаю по-таитянски, так как… — Себастьян стыдливо опустил очи долу, — целый год своей непотребной жизни провел на острове, занимаясь организацией проституционного сервиса. Ox, как худо вспоминать об этом!.. Да, зато я поднаторел в таитянском языке. Кстати, весьма поэтичном. Особенно хороши названия застольных ритуалов, а их там великое множество. Я знал около двух дюжин. Видите ли, природные условия благоприятные, таитяне не надрываются сверх меры — растянутся под деревцем, и плод падает им в рот, поэтому они куда больше времени посвящают гастрономическим церемониям, чем мы, прилежные трудяги-мураши… — Молодой человек кашлянул после "трудяг-мурашей", но Себастьян даже не заметил этого. — Жаль, посетовал Себастьян, он никак не вспомнит названия этой трапезы. Чрезвычайно своеобразное, лакомосочное словцо со многими гласными, звучащее будто вздох. — Я имею в виду застольный ритуал, который следует передать примерно так: "Таинственная трапеза не слишком жаркой ночью, когда луна что спелая дыня, лианы пошевеливаются, лотос дышит и в отдалении подает голос ночная птица". А на таитянском языке выражается одним словом.

И тут где-то за чертой города могла бы подать голос ночная птица, после чего Себастьян блаженно улыбнулся бы и полакомился своим "Bleu Danois".

Затем отведал ананаса. Он оказался очень сочным. И наверняка напомнил Себастьяну его милое Таити. Трапеза складывалась и впрямь восхитительно, так что молодому человеку неловко было касаться серьезных тем. Конечно, он извинился, прежде чем перейти к разговору о Магдалине, а перейти следовало по вполне понятной причине — кто знает, когда они встретятся вновь, ведь Себастьяна ждет облагораживающий пургаториум. И кроме разговора о Магдалине есть другие, например, о похоронах Себастьяна Семимортууса… ("Себастьяна Семимортууса Первого", — уточнил любитель сыра с душком.) Теперь, после перерождения, естественно, и речи не может быть о свалке. Похороны должны остаться в памяти всех, кто примет в них участие. Но прежде, так сказать, во имя достижения окончательного взаимопонимания хотелось бы немного порассуждать на тему прожитой Себастьяном Семимортуусом Первым жизни.

— Да чего тут судить-рядить… Дерьмо оно и есть дерьмо. В самом чистом виде. А сколько я еще наворотил дерьма другим людям, — тяжело вздохнул Себастьян. Oн приканчивал свой сыр, тщательно выскребывая упаковку. Молодой человек следил за ним с некоторой брезгливостью, поскольку тот пустил в ход длинный ноготь безымянного пальца правой руки, ловко действуя им как лопаточкой, — кто его знает, зачем он отрастил такой длинный ноготь? И плесневелый сыр "Синий датчанин" со своими отталкивающими ядовито-синими мрамороподобными разводами вызывал некоторое отвращение, которое он, разумеется, старался заглушить: идеалисты не вправе поддаваться несущественным мелочам быта. А все-таки молодой человек предпочел бы, чтобы сотрапезник вместо этого сыра, по запаху напоминающего danse macabre, наслаждался каким-нибудь иным — хотя бы столь высоко ценимым в англосаксонском мире девственно-свежим чеддером, где молочный жир сохраняется в целости и не подвержен никаким темным силам… Но хватит о сырах. Последуем дальше. Что и будет незамедлительно сделано.

Конечно, в жизни Себастьяна были ужасающие оплошности, прегрешения против этики, начал молодой человек, конечно, были, но он не намерен подробно на них останавливаться, к тому же, несмотря на все это, в сurriсulum vitае, то есть в биографии его сотрапезника, есть грани, которые он, сотрапезник, осуждает напрасно.

— Да неужели? — Себастьян был так удивлен, что чуть не подавился долькой ананаса, вполне возможного пришельца с острова Таити. И весьма решительно заявил протест молодому человеку, пытающемуся идеализировать милую его сердцу биографию, пакостнее которой едва ли вообще сыщешь.

Молодой человек напомнил Себастьяну о его недавних сетованиях по поводу рапортов, поданных на некоторых лиц в полицейское управление, которое стоит на страже порядка в нашем государстве, а при необходимости поднимает карающий меч. Подобные действия, обеспечивающие сохранение гармонии и не дающие плесневым бактериям — конечно, говоря образно, — разлагать наше общество, следует только приветствовать. Что бы не болтали об этом плебеи, всякие там Станционные Графы! Отцам отечества необходима точная информация, причем ее далеко не всегда используют для непосредственного наказания виновных — к этому прибегают лишь в отношении особо опасных преступников, совершивших тяжкие антигосударственные действия. Что вполне естественно! Вообще же каждодневный кропотливый труд многих прилежных осведомителей рисует истинное положение в нашей священной отчизне. А ведь такая информация чрезвычайно нужна! Она необходима для будущих реформ, она необходима для преобразований, порой, ничего не поделаешь, она и впрямь необходима для прополки злостных сорняков в изобильном саду нашего государства. Если Себастьян эту сторону своей деятельности считает достойной осуждения, то он на ложном пути. Абсолютно ложном! Важнейшую информационную работу только тот может счесть скверной, кто и само наше государство считает скверным.