Е. Бирман - Рассказы

Общим для всех этих знакомств, отметил Борис, было то, что дети их новых знакомых оставались в стороне, хотя были примерно их ровесниками. В этом не было ничего особенного, и он не понимал, почему он вообще замечает это. И тем не менее замечал и отмечал, и это отделение от тесного семейного круга, казалось ему, все же привносило ощущение искусственности в отношениях с ними.

И вот — Бориса берут на работу! Это дело рук Амоса, это он убедил старого товарища по службе в армии помочь в деле обустройства в стране новых репатриантов. Они счастливы. Они очень благодарны Амосу и Эдве.

Амос во время их посещений обычно немногословен, но слушает их внимательно, замечания его отличаются реализмом практического военного. Улыбаясь Борису и Светлане и своим воспоминаниям, он рассказал об этом своем армейском товарище, что тот был тяжело ранен в бою, подоспевшие медики сочли его безнадежным и занялись другим раненым.

— Но он выжил и сделал карьеру, а тот, которым они занимались, умер от ран, — сказал Амос, не переставая улыбаться.

Светлана не улыбнулась в ответ, Борис — тоже. Было ясно, что давно уже распрощавшийся с армией Амос зачем-то сохраняет характерную для врачей и военных защитную реакцию психики на чужие раны и смерть. Они знали, что он любит путешествовать, привозит отовсюду поломанные музыкальные шкатулки и пытается их чинить. Они прослушали все починенные им игрушки, осмотрели и оставшиеся немыми, к которым Амос, казалось, относился с равным уважением и симпатией. В просторном салоне их дома стояло пианино, хотя никто из них на нем не играл. Эдва объяснила, что они иногда устраивают дома частные концерты, приглашая соседей и друзей. Светлана раньше Бориса догадалась, что таким образом они помогают вновь прибывшим, как и они репатриантам, но музыкантам по профессии. Еще им стало ясно, откуда легкое заикание и пацифистские наклонности Эдвы (Амос о политике высказывался все в том же духе скупого реализма и многие аспекты спора с соседями считал неразрешимыми): разница между женами врачей и военных — в характере ожидания мужа, в разной вероятности самого возвращения.

По дороге домой, Борис и Светлана и на этот раз молчали. Амос и Эдва представлялись им героями. С каждым поворотом улицы, с каждым пройденным кварталом, физически отдаляясь от них, Амос и Эдва словно поднимались ввысь, освещенные бликами пожарищ. Двери этого братства приоткрылись, кажется, и для них, Бориса и Светланы, Вуриса и Сабательны. Но готовы ли они войти? Хотят ли они этого?

Хотя Светлана все еще не у дел, они теперь гораздо занятее, Борис работает с утра до позднего вечера — ведь за первые тридцать дополнительных часов, отработанных в каждом месяце, оплата начисляется с двадцати пяти процентной надбавкой, а дальше и вовсе прибавляют пятьдесят процентов. Борис готов работать от зари до поздней ночи, жаль только, что на дорогу до работы и обратно уходит почти два часа. Светлана углубилась в изучение языка, она ходит и в утренний, и в вечерний ульпаны, и дома тоже штудирует книжонки и газеты с адаптированными текстами.

Так проходит несколько месяцев. Они теперь гораздо меньше видятся со своими знакомыми. Шифру Светлана порой встречает в банке и супермаркете, но навещать их не получается, говорит она Шифре, — Борис очень занят. Но она не рассказывает ей, и не только ей, но и Эдве, у которой она по-прежнему берет порой уроки языка, что что-то происходит с Борисом. Работа его хоть и профессиональна, но примитивна. Он лепит как блины похожие друг на друга интерфейсы к покупным приборам. И хоть он утверждает, что делает это как-то по-особенному, не так, как все, с дополнительной обратной связью, делающей его интерфейсы особенно надежными, она понимает, что в душе его поселился ужас перед тем, что теперь, возможно, на долгие годы вперед он прикован к этой работе. Амос и Эдва были так рады, что им удалось помочь. Разочаровывать их было бы сущим свинством. Однажды, когда Светлана с Эдвой разбирали очередной текст, вошел Амос. Он только что говорил по телефону со своим приятелем и спросил о Борисе. «Это я должен благодарить тебя за этого парня», — сказал ему приятель. Амос был очень доволен. По вечерам, игнорируя телевизор, к которому пытается приохотить его Светлана, полагая, что это поможет в освоении языка и лучшем понимании окружающих их реалий, Борис раскрывает томик Сэлинджера на английском, привезенные «оттуда» словари, тетрадку в клеточку и переводит на русский показавшуюся Светлане довольно дрянной повесть о каких-то детях, побеждавших на радио-конкурсах всезнаек. Кроме того, таким же крикливым остается рынок Кармель, куда они приезжают иногда на автобусе, чтобы накупить продуктов подешевле (в основном мороженое мясо, овощи слишком тяжело тащить на себе и перед самым закрытием лавок в пятницу у знакомого зеленщика можно купить дешевле, хоть и не того качества). Так же совестно, несмотря на приятную людскую суету и броскую яркость магазинных витрин, поднять глаза на стоящие словно в сверкающих лужах этих витрин обшарпанные и бесформенные здания тель-авивских улиц Дизенгоф и Шенкин. Однажды Светлана заглянула в тетрадку переводов Бориса, прочла пару страниц и, кажется, поняла, почему он выбрал этот кажущийся ей серым текст — он был отражением его будней. Она увидела его склоненным за этой тетрадкой, не то вспомнила, не то довообразила сама неопрятный запущенный завиток волос на его затылке, напомнивший в свою очередь о таксисте, везшем их из аэропорта в Кирьят-Оно. Она зачем-то обругала Сэлинджера, заявив, что он в своих произведениях пытается выскочить из штанов. Борис, улыбкой показав, что ценит самостоятельность ее суждений, все же возразил, что по большому счету это можно сказать о любом писателе. Улыбка его показалась Светлане жалкой.

На следующей неделе она сама добыла и заполнила анкеты и отнесла их в канадское посольство. Когда интервью были пройдены и положительный ответ был получен в письме, полученном и вскрытом Светланой, она сообщила об этом вернувшемуся с работы Борису. Он в ответ сначала задумчиво и грустно наклонил голову, и сердце опустилось у нее на мгновение, но когда он выпрямился, в глазах у него мелькнули озорные искры.

— В Канаде к твоему дню рождения я приготовлю роскошный подарок, — сказал он.

— Какой?

— Я сделаю себе пластическую операцию и стану похожим на Марчелло Мастрояни в молодости.

Светлана набрала номер телефона Эдвы и Амоса. Борис, как в последнее время окончательно выяснилось, решительно не переносит жаркого климата, объяснила она. Они уезжают.

В Канаде они пренебрегли напрашивавшимся Торонто и, как и было решено между ними двумя месяцами раньше, поселились в Монреале, самом красивом городе в Северной Америке. Попытку города выглядеть Парижем, в котором они успели побывать перед отъездом в Канаду, Борис и Светлана отметили снисходительной улыбкой, но напоминающее им отель де Вилль здание, вечером ярко освещенное, они разглядывали, взявшись за руки и потихоньку отступая и пятясь от него в сумерках аллеи.