Е. Бирман - Рассказы

И вот, подобно тому, как в другом, куда более позднем романе, от фиаско с предшественницей Лолиты сквозь историю о любви к ней «пошла трещина через всю жизнь» героя, так и в моем случае эти литературные штампы про «высокую грудь» и «грудь волнующуюся» (или «вздымающуюся», не один черт!), позже постоянно встречались мне в книгах, но я пробегал по ним глазами, не отзываясь душою и торопливо списывая эти литературные перлы в отходы по статье «занудство классиков». Вот, значит, где истоки моей огорчительной невнимательности.

Но что же я все-таки буду делать на Страшном суде, если вдруг Лермонтов (известный задира), спросит меня, волновалась ли грудь песка с апельсином, когда она заметила мой взгляд, обращенный к ней? Или: «А высока ли была грудь той, другой, исполненной чувства достоинства, в бриджах, которая — орех с песком?» И что я отвечу? Но не возвращаться же мне из-за этого в парикмахерскую, ведь все видели, как я посмотрел на часы, развел руками, то есть — спешил. И не забыл я там ни кошелек, ни связку ключей от дома, машины и почтового ящика.

Конечно, у меня есть оправдание: пока женщины сидели в креслах, на них были наброшены эти черные парикмахерские накидки, которые застегиваются при помощи «липучки» на шее, но ведь Лермонтов спросит: «А где ты был, когда первую, ту, что в джинсах, уже закончили стричь, и она протягивала чек Канту? Или еще раньше, когда заполняла его?» Но тогда я был немного рассержен из-за долгого ожидания, поспешил сесть в кресло и уже ни на что постороннее не глядел. Но если честно, то если бы взволновалась грудь той женщины, когда она поймала мой взгляд в зеркале, то уж я бы это заметил, несмотря на накидку.

Поэтому я честно скажу на Страшном суде, как и полагается там отвечать на вопросы: «Не взволновалась грудь песка с апельсином от взора моего, и грудь ореха с песком, думаю, не была высока», — так отвечу я там, на той неведомой мне высоте.

Мой друг изрядно прогорел в последнем деле, которое примерно два с лишним года назад затеял. Поэтому, когда я увидел, что он сам что-то делает на крыше дома, то решил, что он экономит на рабочих. Впрочем, любой мужчина может быстро освоить какое-нибудь строительное или садовое занятие, если ему толково объяснить, как оно делается. Мой друг махнул мне сверху рукой, и я поднялся к нему по двум лестницам, сначала — на балкон, потом — на крышу. Он выкладывал кровлю.

Я перешагнул через несколько стропил там, где они низкие, у края крыши, в недоумении потирая затылок, и потому не сразу заметил, что в стропилах нарезаны пазы по толщине оконного стекла, в которые мой друг как раз и вставляет стеклянные пластины, похожие на прозрачные петушиные гребни, сначала смазав один край клеем. Он берет или те пластины, что уже лежат под рукой, или когда они заканчиваются, либо когда ему взбредет в голову, — просто отламывает новые куски от рулона. В жизни не видел, чтобы стекло продавалось в рулонах. Одну пластину я попросил его передать мне. Я осторожно взял ее двумя пальцами левой руки за один конец и двумя пальцами правой — за другой, рассмотрел довольно внимательно. Разломы были не прямые и с острыми кромками. Я глянул на руки своего друга — на них ни царапинки, он обращался со стеклом так уверенно и спокойно, как если бы его жена, готовя гренки, резала зачерствевшую булку, вымачивала в яйце с молоком и клала на сковородку. А он еще и не резал каким-нибудь инструментом, а так прямо ломал руками. Я посмотрел и на свои руки — и они, вроде, были целы.

— Я понимаю, — сказал я, — такая крыша хорошо продувается, и из-за того, что одна пластина проходит через три паза, может быть, будет стоять прочно, даже когда клей рассохнется, но, по-моему, эта крыша не держит дождя.

В ответ мой друг только кивнул головой в сторону. Я осмотрелся — все дома вокруг были такой же высоты, и все были крыты стеклом. Это было красиво. При взгляде с расстояния становилось понятно, что в нарезке пазов есть система — по крышам будто шла стеклянная волна. «Пазы не ты нарезал»? — спросил я и получил кивок в подтверждение. Неровные края стекла создавали впечатление как от морского тумана.

Что ж! Красиво и как у всех — это аргумент. Даже два. И оба, что ни скажите, сильные. Но вот я не верю, что в этом квартале больше никогда не будет дождей, пусть хоть все станут твердить мне, что так оно и есть. Как это может быть, чтобы во всем городе лил дождь, а этом квартале — нет?

Когда-то, не так уж и давно, у меня была молодая жена. Когда я вернулся из плавания, я застал в доме ее младшего брата, а моя мебель была разобрана и перенесена на чердак, и во всех комнатах (я люблю простор) стояли теннисные столы и незнакомые мне люди играли в пинг-понг на деньги. Жена обращалась со мной осторожно, не возражала мне ни тогда, когда в моем голосе зазвучала угроза, как в скрипе натянутых корабельных канатов, ни когда я прогнал из дома ее брата, ни даже, когда порубил топором теннисные столы и вернул свою мебель на место. Она не возражала мне ни в чем, и я скоро снова отправился в плавание. Когда я вернулся, младшего брата в доме не было, и никто из соседей не видел его в последнее время, но опять в комнатах были теннисные столы и опять играли на деньги. И тогда я понял, что младший брат ее тут был ни при чем, это такая пагубная страсть у нее самой. Я так думаю, что один разлад можно забыть, но что повторилось дважды, то повторится и в третий раз, и в четвертый. Я считаю не до трех, я считаю до двух. На этот раз у меня не было охоты крошить теннисные столы, я заказал багажные ящики, упаковал в них весь спортинвентарь, включая ракеты, сетки и шарики, и попросил свою жену написать на ящиках адрес, по которому она и сама потом тоже отправится. А мебель опять вернул на место. Я это все к тому рассказываю, что с логикой и здравым смыслом у меня все в порядке. И чувством красоты и решительностью я тоже, слава богу, не обделен.

Я обвел взглядом квартал. Он был прямоугольным, как все кварталы в нашем городе. А вы видели когда-нибудь прямоугольные дырки в облаках, да которые еще бы стояли на одном месте во время дождя? То-то же, что — нет. И я не видел, ни в нашем городе, ни в открытом океане. Поэтому я еще немного повертел стеклянную пластину в руках, затем вернул ее другу и потом уже просто сидел на еще свободной части стропил, продолжал следить за его работой, но воздерживался от помощи. Я знаю — мой друг за это на меня не обидится. Именно так, неучастием, я всегда выражаю свое несогласие с ним. Кто знает, посчитался бы он с моим мнением тогда, два года назад, — может и не прогорел бы в том деле.

Все в наших краях ядовито. Вернее, все то, что дико, свободно растет. Не станем мы лист подорожника класть на случайную мелкую ранку, в жуткий нарыв обратится тут же она. С дикой яблони плод не сорвем, опасаясь корчей смертельных. Сирени цветущей запах вдохнув, резвый на землю падет жеребенок и околеет мгновенно.