Пол Боулз - Нежная добыча

— Деньги у меня в каюте. — Потом он добавил: — У жены. Но если вы подниметесь через полчаса, я доплачу.

— Да, сэр. — Человек опустил руку и просто смотрел на него. Хотя от парня исходит совершенно животная сила, его широкое, чуть обезьянье лицо красиво, отметил муж. Удивительно, что уже в следующий миг лицо это выдало мальчишеское смущение, когда человек сказал: — Я побрызгаю каюту для вашей сеньоры.

— Спасибо. Тут что, много москитов?

Парень хмыкнул и встряхнул пальцами, словно обжегшись.

— Скоро сами увидите, сколько. — И отошел прочь.

Тут судно хорошенько тряхнуло, и пассажиры очень развеселились. Муж протиснулся сквозь толпу на бак и увидел, что лоцман наткнулся на берег. Всего в нескольких футах от его лица оказалось сплетение ветвей и корней — причудливые фигуры тускло освещались палубными фонарями. Натужно судно дало задний ход, и взбаламученная вода поднялась до нижней палубы, заплескалась у самого края. Очень медленно они двинулись вдоль берега, пока нос опять не оказался на фарватере протоки, и паром снова пошел вперед. Но почти сразу проход так круто взял в сторону, что все повторилось — от толчка мужа швырнуло вбок на куль чего-то противно сырого и мягкого. Под палубой, где-то внутри звякнул колокол; пассажиры расхохотались еще громче.

В конце концов, они снова поползли вперед, но теперь — мучительно: протока здесь изгибалась еще круче. Под водой стонали пни, о которые судно обдирало бока. Трещали и ломались ветки, осыпали переднюю и верхнюю палубы. Носовой фонарь сшибло в воду.

— Это не их обычная протока, — пробормотал, подняв голову, один игрок.

Сразу несколько человек воскликнуло:

— Что? — едва ли не хором.

— Да тут этих проток целая куча. Мы в Корасоне забираем груз.

Игроки переместились подальше — в квадрат, составленный другими пассажирами из ящиков. Муж двинулся за ними. Здесь сучья уже не доставали, и сидеть было несколько безопаснее. И свет на палубе получше, потому он и решил записать кое-что в блокнот. Склонившись над коробкой со штемпелем Vermifugo Santa Rosalia, [10] Глистогонное Санта-Росалия (исп.). он написал: «18 ноября. Мы ползем по кровеносной системе великана. Очень темная ночь». Но тут от нового столкновения с сушей он не удержался на ногах — попадали все, кто не втиснулся между чем-нибудь прочным.

Почти все продолжали спать, только какие-то младенцы захныкали. Он соскользнул прямо на палубу. Отыскав более-менее удобную позу, он впал в дрему, которую то и дело прерывали крики людей и содрогания судна.

Позже он проснулся — паром стоял, игры прекратились, люди уснули, только некоторые мужчины переговаривались, сидя небольшими группами. Он лежал не шевелясь, прислушивался. Говорили о том, что неприятного можно найти в разных уголках республики: насекомых, погоду, рептилий, болезни, голодуху, дороговизну.

Он посмотрел на часы. Половина второго. Он с усилием поднялся на ноги и пробрался к трапу. Наверху, в салоне, керосиновые лампы освещали огромную свалку простертых фигур. Он зашел в коридор и постучал в дверь, помеченную восьмеркой. Не дожидаясь ответа, открыл. Внутри было темно. Услышав где-то рядом приглушенный кашель, он решил, что она не спит.

— Как москиты? Моя мартышка в фуражке все уладила? — спросил он.

Она не ответила, и он зажег спичку. На койке слева ее не было. Спичка обожгла ему большой палец. Он зажег другую и посмотрел на койку справа. На матрасе лежал жестяной баллончик инсектицида; под ним на обтяжке матраса расползлось большое маслянистое пятно. Кашель повторился. Кто-то в соседней каюте.

— И что теперь? — громко сказал он — ему стало неловко, что он так расстроился. Его охватило подозрение. Не зажигая подвесной лампы, он кинулся открывать ее чемоданы, торопливо шарить в темноте, перебирая тонкую одежду и туалетные мелочи.

Бутылки с виски исчезли.

Ей не впервой было вот так напиваться в одиночку, и отыскать ее среди пассажиров будет легко. Однако, разозлившись, он решил, что искать ее не пойдет. Снял рубашку и брюки и улегся на койку слева. Рука его коснулась какой-то бутылки на полу у изголовья. Он слегка приподнялся на локте и понюхал горлышко — пиво, осталась еще половина. В каюте было жарко, он с наслаждением допил теплую горькую жидкость и запустил пустую бутылку по полу.

Судно не двигалось, тут и там звучали голоса. Время от времени слышались глухие удары, когда на борт швыряли мешки, набитые чем-то тяжелым. Он выглянул в квадратик окошка, затянутый сеткой. Совсем близко в тусклом свете судовых фонарей он увидел несколько смуглых мужчин, почти голых, если не считать драных подштанников: мужчины стояли на досках причала, брошенных в грязь, и пристально глядели на паром. Сквозь бесконечное хитросплетение корней и стволов позади них виднелся костер, но он пылал далеко, на болоте. В воздухе пахло стоячей водой и дымом.

Решив использовать затишье, он лег и попробовал уснуть, хотя не слишком удивился, что расслабиться не получается. Он всегда плохо спал, если ее не было рядом. Не хватало ее спокойствия, к тому же он боялся, что, вернувшись, она его разбудит. Стоило дать себе волю, и ом тут же принимался строить умозаключения и облекать их во фразы, которые хотелось записать еще и оттого, что он удобно лежал в темноте. Иногда он задумывался о ней — но лишь как о туманной фигуре, своим колоритом оживлявшей череду театральных задников. Гораздо чаще он размышлял о прожитом дне, стараясь убедить себя, что день этот унес его еще чуть дальше от детства. Часто по несколько месяцев кряду странность снов заставляла его поверить в то, что он наконец свернул за угол, оставил позади опасное место, и теперь до него самого уже не докричаться. А вечером, засыпая и расслабившись, снова вглядывался в какой-то давно забытый предмет — тарелку, стул, подушечку для иголок, — и привычное чувство беспредельной тщетности и тоски возвращалось к нему.

Снова заработал двигатель, и грохот воды в лопастях колеса возобновился. Они отчалили из Корасона. Он был доволен. «Теперь я не услышу, как она вернется и будет тут громыхать», — подумал он и погрузился в неглубокий сон.

У него чесались руки и ноги. Долгий смутный морок в конце концов сменился полным пробуждением, и он сердито подскочил. Сквозь грохот парома он различил какой-то новый звук за окном: неправдоподобно высокое, тоненькое зудение, беспрестанное по тону и упорству. Пришлось спрыгнуть с койки и подойти к окну. Протока здесь была шире, и нависавшие над водой деревья уже не шаркали ветками по бортам. В воздухе, вблизи и вдали, стоял вой комариных крыльев. Его поразил ужас и совершенный восторг от новизны этого явления. Какой-то миг он провожал глазами спутанную черную глухомань, проплывавшую мимо. Но зуд напомнил ему о москитах в каюте. Сетка немного не доходила до верха иллюминатора; щель достаточная, чтобы они вползали внутрь. Даже в темноте, ведя пальцами вдоль рамы, чтобы нашарить ручку, он чувствовал их — так много их было.