Пол Боулз - Нежная добыча

— Но вы никогда с ним не говорите.

— Bai, мы говорим. Многие говорят, когда болеют или несчастливы. Просят убрать беду. Я никогда с ним не говорю. — Похоже, Николас был доволен. — Потому что Ачакьюм — мой хороший друг, мне Мецабок не нужен. И еще дом Мецабока далеко, три часа идти. Я могу говорить с Ачакьюмом здесь.

Пастор понял, что индеец имеет в виду маленький алтарь возле хижины. Он кивнул и провалился в сон.

Ранним утром деревня ожила пронзительным хаосом — собаки, попугаи и какаду, младенцы, индюки. Пастор тихо полежал немного в гамаке, прислушиваясь, пока его официально не разбудил Николас:

— Мы должны идти, сеньор, — сказал он. — Все тебя ждут.

Пастор сел, немного встревожившись.

— Куда? — воскликнул он.

— Ты говоришь и делаешь музыку сегодня.

— Да, да. — Он совсем забыл, что сегодня воскресенье.

Пастор молчал, шагая обок Николаса по дороге к миссии.

Погода обернулась, и утреннее солнце было очень ярким. «Меня укрепило это испытание», — думал он. В голове прояснилось; он чувствовал себя поразительно здоровым. Непривычное ощущение бодрости навеяло странную ностальгию по дням его юности. «Тогда я, должно быть, постоянно так себя чувствовал. Я это помню», — подумал он.

У миссии собралась огромная толпа — гораздо больше, чем в Такате обычно приходило на его службы. Люди негромко переговаривались, но стоило появиться им с Николасом, все немедленно притихли. Матео стоял под навесом, дожидаясь его, фонограф открыт. Пастора кольнуло, когда он вспомнил, что не подготовил для своей паствы проповедь. Он на минуту зашел в дом, затем вернулся и сел за стол на помосте, взял в руки Библию. Свои несколько заметок он оставил в книге, поэтому она открылась на семьдесят восьмом псалме. «Прочту им это», — решил он. Повернулся к Матео.

— Включи disco, — сказал он.

Матео поставил «Сумасшедший ритм». Пастор карандашом быстро исправил кое-что в тексте псалма, заменив Иакова и Ефрема мелкими божествами, вроде Усукуна и Сибанаа, а Израиль и Египет — местными названиями. А слово «Ачакьюм» написал везде, где в тексте поминались Бог или Господь. Пластинка доиграла, но он еще не закончил.

— Сыграй еще, — распорядился он.

Публика пришла в восторг, хотя диск отвратительно трещал и шипел. Когда музыка смолкла опять, пастор встал и ясным голосом принялся пересказывать псалом:

— Дети Сибанаа, вооруженные, стреляя из луков, вбежали в лес прятаться, когда пришел враг. Не сдержали они своего обещания Ачакьюму, не стали жить, как Он им повелел… [26] Парафраз Пc. 77:9–10.

Публика возбудилась. Продолжая говорить, пастор опустил взгляд и увидел девочку Марту — та во все глаза смотрела на него. Своего крокодильчика она выпустила, и тот с удивительным проворством полз сейчас к его столу. Хинтина, Матео и две служанки по одну сторону от него складывали на землю брикеты соли. Они постоянно бегали в кухню и выносили еще. Пастор понимал: все, что он им говорит, без сомнения с точки зрения их религии не имеет никакого смысла, но это была история о божественном недовольстве нечестивцами, и слушатели ею наслаждались. Крокодильчик, волоча за собой тряпье, подобрался всего на несколько дюймов к ногам пастора, где и затих, довольный уж тем, что выбрался из объятий Марты.

Пока он говорил, Матео начал раздавать соль, и вскоре все уже ритмично обрабатывали языками грубые бруски, не упуская ни слова из речи пастора. Собираясь закончить, он поманил Матео, чтобы тот завел пластинку сразу же; на последней фразе он опустил руку, и по сигналу снова зазвучал «Сумасшедший ритм». Крокодильчик спешно пополз к дальнему краю помоста. Пастор Дау нагнулся и взял его на руки. Но когда он шагнул вперед, чтобы вручить его Матео, с земли поднялся Николас и, взяв Марту за руку, вошел с нею под навес.

— Сеньор, — сказал он, — Марта будет жить с тобой. Я даю ее тебе.

— О чем ты говоришь? — вскричал пастор, и голос его надломился. В его руке корчился аллигатор.

— Она твоя жена. Она будет жить здесь.

Глаза пастора Дау распахнулись очень широко. Какой-то миг он вообще не мог ничего сказать. Потряс в воздухе руками и наконец выдавил: «Нет!» — несколько раз.

Лицо Николаса стало неприятным.

— Тебе не нравится Марта?

— Очень нравится. Она красивая. — Пастор медленно сел на свой стул. — Но она же маленький ребенок.

Николас от нетерпения нахмурился.

— Она уже крупная.

— Нет, Николас. Нет. Нет.

Николас толкнул дочь вперед и отступил на несколько шагов, оставив ее у стола.

— Дело сделано, — жестко сказал он. — Она твоя жена. Я дал ее тебе.

Пастор Дау оглядел сборище и на всех лицах прочел невысказанное одобрение. «Сумасшедший ритм» доиграл. Повисла тишина. Под манговым деревом, увидел пастор, какая-то женщина играла с небольшим блестящим предметом. Он вдруг узнал свой очечник; женщина сдирала с него кожемитовую ткань. Голый алюминий сверкал на солнце всеми своими вмятинами. Даже в такой ситуации пастор отчего-то подумал: «Значит, я был не прав. Он не умер. Она сохранит его так же, как Николас сберег таблетки хинина».

Он посмотрел вниз на Марту. Девочка глазела на него без всякого выражения. Как кошка, подумал пастор.

И вновь он начал было протестовать:

— Николас! — вскричал он, едва не взвизгнув. — Это же невозможно!

Тут он почувствовал, как его за предплечье схватила чужая рука, повернулся и встретил предостерегающий взгляд Матео.

Николас уже подступил к самому помосту, мрачнее тучи. Едва он хотел, судя по виду, что-то сказать, пастор его перебил. Он решил потянуть время.

— Сегодня на ночь она может остаться в миссии, — слабо вымолвил он.

— Она твоя жена, — сказал Николас с большим чувством. — Ты не можешь прогнать ее. Ты должен ее оставить.

— Diga que sí, — прошептал Матео. — Скажите да, сеньор.

— Да, — услышал пастор собственный голос. — Да. Хорошо.

Он поднялся и медленно пошел в дом, держа в одной руке аллигатора, а другой подталкивая перед собой Марту. Матео двинулся следом и закрыл за ними дверь.

— Отведи ее на кухню, Матео, — вяло произнес он, передавая маленькую рептилию Марте. Когда Матео повел девочку за руку через патио, он крикнул им вслед: — Оставь ее с Хинтиной и приходи ко мне в комнату.

Он сел на край кровати, глядя перед собой невидящими глазами. С каждым мгновением трудности казались все ужаснее. С облегчением он услышал стук Матео. Люди на улице понемногу расходились. Он собрал силы и крикнул:

— Adelante. — Матео вошел, и пастор сказал: — Закрой дверь… Матео, ты знал, что они так поступят? Что они собирались привести этого ребенка сюда?

— Sí, señor.

— Ты знал! Но почему ты ничего не сказал? Почему не сказал мне?

Матео пожал плечами, глядя в пол.