Франк Павлофф - Коричневое утро

Вытянув ноги на солнце, мы с Чарли не то чтобы разговаривали, скорее, просто высказывали вслух мысли, приходившие нам в голову, даже не обращая внимания на то, что каждый из нас в свою очередь говорил. Это был один из тех приятных моментов, когда можно было не смотреть на время, потягивая кофе. Когда он сообщил мне, что отвёл на укол свою собаку, меня это удивило, но не более того. Всегда грустно, когда твоя собачонка тяжело стареет, но по прошествии пятнадцати лет надо отдавать себе отчёт в том, что рано или поздно она отдаст концы.

— Понимаешь, она не была коричневой.

— Ну да, у тебя ж был лабрадор, это не совсем его цвет. А чем он болел?

— Да дело не в этом, просто это была не коричневая собака, вот и всё.

— Чёрт возьми, как с котами теперь, что ли?

— Ну да, что-то вроде.

Что касается котов, я был в курсе. В прошлом месяце я вынужден был избавиться от моего домашнего кота, которого угораздило родиться белым с чёрными пятнышками. Перенаселение котов, и правда, стало уже невыносимым, и, исходя из того, что говорили государственные учёные, лучше всего было оставлять коричневых. Только коричневых. Все селекционные тесты доказывали, что они лучше адаптируются к нашей городской жизни, что у них небольшой приплод, и они гораздо меньше едят. По мне, кот есть кот, и необходимо было каким-то образом решать проблему, пусть даже при помощи государственного декрета, который устанавливал уничтожение всех котов, которые не были коричневыми. Представители городской милиции бесплатно раздавали шарики мышьяка. Смешанные с едой, они отправляли котов на тот свет в один миг. Моё сердце сжалось на мгновение, но вскоре всё забылось.

А вот насчёт собак я немного больше удивился, даже не знаю почему. Может, потому что они покрупней, или потому что собака друг человека, как говорят. В любом случае, Чарли рассказал мне об этом так же естественно, как я — о своём коте. Слишком много преувеличенной сентиментальности ни к чему не приводит, а насчёт собак, в самом деле, коричневые, вроде, более выносливые.

Нам, собственно, больше нечего было друг другу сказать, и мы разошлись, но с каким-то странным чувством. Так, словно мы не всё друг другу сказали. Было немного не по себе. Спустя некоторое время, именно от меня Чарли узнал, что «Ежедневная городская газета» больше не будет выходить. Он просто обомлел: газета, которую он читал каждое утро, попивая свой кофе со сливками!

— Они закрылись? Забастовки? Обанкротились?

— Нет, нет, это из-за дела с собаками.

— Коричневыми?

— Да, как всегда. Ни одного дня без открытого осуждения этих новых национальных мер. Они доходили до того, что ставили под сомнение результаты учёных. Читатели не знали, что и думать, некоторые даже начинали прятать своих собак!

— Доигрались с огнём…

— Как и ты говоришь, в конце концов, газету запретили.

— Чёрт возьми, а как же результаты скачек?

— Ну, старик, надо будет посмотреть твои результаты в «Коричневых Новостях», осталась только эта газета. Кажется, что касается скачек и спорта, она держится на плаву. Так как другие давно перешли границы, нужно было, чтобы хоть одна газета в городе осталась. Не могут же люди обойтись без информации.

В тот же день я ещё раз встретился за чашкой кофе с Чарли, но мне было как-то не по себе становиться читателем «Коричневых Новостей». Однако, вокруг меня клиенты бистро продолжали свою жизнь как и раньше: определённо, я зря начал беспокоиться.

Потом настала очередь книг в библиотеках, тоже не очень ясная история. Против издательств, которые являлись частью той же финансовой группы, что и «Ежедневная городская газета», возбудили судебные процессы, а их книги стали запрещёнными на библиотечных полках. В самом деле, если бы люди читали то, что эти издательства продолжали публиковать, то находили бы слово собака или кошка, по крайней мере, один раз на том, и, разумеется, далеко не всегда рядом со словом коричневый. Они должны были об этом знать.

— Не надо провоцировать, говорил Чарли, ты понимаешь, нация ничего не выиграет тем, что будет отвергать закон и играть в кошки-мышки. Коричневые, — добавил он и огляделся, — коричневые мышки, на случай, если бы кто-то услышал наш разговор.

Из предосторожности мы приобрели привычку добавлять «коричневый» в конце фраз или после слов. Поначалу, просить коричневый анисовый ликёр было для нас странным, но, в конце концов, язык ведь развивается и меняется, и не более странно добавлять «коричневый», чем «бл…», через слово, как у нас это часто делается. По крайней мере, мы были на хорошем счету и были спокойны. В конце концов, мы даже выиграли на скачках. Немного, конечно, но, тем не менее, это был наш первый коричневый выигрыш на коричневых скачках. Это нам помогло смириться с беспокойствами, которые нам причиняло новое законодательство.

Однажды мы с Чарли так здорово посмеялись! Помню, я ему тогда сказал прийти ко мне смотреть финал Кубка кубков. А он заявился со своей новой собакой! Она была просто великолепна, коричневая от кончика хвоста до кончика носа, с карими глазами.

— Видишь, в конечном счёте, он даже ласковее, чем предыдущий, и он мне повинуется беспрекословно. И не надо было делать драму из истории с чёрным лабрадором.

Но едва он произнёс эту фразу, как его собака рванула под диван, тявкая как чокнутая. Словно хотела показать, что ори — не ори, а даже будучи коричневым, он не повинуется ни своему хозяину, ни кому бы то ни было! И Чарли вдруг понял.

— Нет, ты тоже?

— Ну да, вот увидишь.

И тут, моя новая кошка выскочила стрелой, вскарабкалась по шторам и укрылась в шкафу. Кошка с карими глазами и коричневой шерстью. Как же мы смеялись. А ты говоришь о совпадении!

— Понимаешь, — сказал я ему, — у меня всегда были кошки, тогда… Ну, разве она не красива, эта?

— Она великолепна! — ответил он мне.

Потом мы включили телевизор, в то время как наши коричневые животные следили друг за другом краем глаза.