Уорис Дири - Цветок пустыни

— Перестань, — наконец сказала мне Хальву. — Бога ради, довольно хвастать! Тебе же придется сиськи показывать, верно?

— Ага, за тысячу пятьсот фунтов!

— Такие малюсенькие за столько? Тебе должно быть стыдно! — смеялась она.

— Но это совсем не то, что ты думаешь! Это и вправду красиво! Совсем не те мерзкие картинки… А еще мы едем в Бат и будем жить в большом отеле.

— Ладно, меня это не интересует. Только перестань трепаться по всему общежитию, хорошо?

Всю ночь перед отъездом я не могла уснуть, с нетерпением дожидаясь, когда же наступит утро. Упакованный рюкзачок лежал у двери. Мне все еще не верилось: я ведь никуда раньше не ездила, а эти люди платили мне за то, чтобы я поехала! Теренс Донован пообещал прислать за мной лимузин, чтобы отвезти на вокзал Виктории. Там к поезду на Бат соберется целая группа: фотографы, их помощники, художник-постановщик, еще четыре фотомодели, гример, парикмахер-стилист и я. Я приехала первой. Ведь я так боялась опоздать на поезд! Вслед за мной появилась Наоми Кемпбелл.

Мы приехали в Бат и остановились в «Ройялтоне», похожем на дворец. Я не могла прийти в себя, узнав, что в моем личном распоряжении будет огромный номер. Но в первый же вечер в номер пришла Наоми и попросила разрешения ночевать у меня: одной ей было страшновато. Она была совсем молоденькая, лет шестнадцати-семнадцати, и такая милая. Я охотно согласилась, даже обрадовалась, что мы будем вместе.

— Только не говори никому, ладно? Они же все с ума сойдут: тратят такие бешеные деньги на мой номер, а меня там не будет.

— Да ты не волнуйся, располагайся у меня.

Я за многие годы накопила такой опыт, что вполне естественно взялась за роль мамочки. Да и подруги давно называли меня «матушкой», потому что мне вечно хотелось кого-нибудь опекать.

— Никому я ничего не скажу, Наоми.

На следующее утро мы приступили к работе. Две девушки первыми идут причесываться и накладывать макияж. Потом, пока они снимаются на площадке, к съемке готовят еще двоих, и так далее. Как только парикмахер взялся за меня, я попросила его состричь все, что только можно: в то время я была толстовата для фотомодели — располнела в «Макдоналдс» на замечательных сочных гамбургерах. Поэтому и хотела подстричься как можно короче, так я смотрелась бы гораздо лучше. Парикмахер все стриг и стриг, пока на голове у меня почти ничего и не осталось — так, сантиметра два-три с каждой стороны.

— Ух ты, да тебя теперь не узнать! — говорили все вокруг.

Но я решила, что надо поразить зрителя, и сказала парикмахеру:

— Знаете, что я хочу сделать? Покрасить волосы и стать блондинкой.

— Боже! Ну, я этого делать не стану. У вас вид будет, мягко говоря, странный. Да нет, это безумие!

— Уорис, знаешь, что я скажу? — засмеялась Наоми Кемпбелл. — Ты скоро станешь знаменитой. Тогда не забудь обо мне, ладно?

Конечно, получилось наоборот — это она теперь знаменитость.

Так мы работали шесть дней, и я все не могла поверить, что за это мне платят деньги. Вечером, как только мы заканчивав работу и девочки спрашивали, чем я собираюсь заняться, я каждый раз отвечала одно и то же: «Иду по магазинам». Никто не возражал, чтобы я взяла машину, и шофер лимузина отвозил меня, куда я пожелаю, а потом возвращался за мной. Когда все закончилось, мое фото выбрали для обложки — это была неожиданная честь, а к тому же и дополнительная реклама.

Поездом мы возвратились в Лондон. Едва оказавшись там, я прыгнула в лимузин, шофер спросил, куда ехать. Я попросила отвезти меня в агентство. Не успела я переступить порог, как мне сказали:

— Вас ожидает новый кастинг, прямо здесь, за углом. Но надо спешить, идите прямо сейчас!

Я попробовала возразить, я ведь так устала.

— Завтра пойду.

— Нет-нет-нет, завтра будет поздно, все уже закончится. Там нужны девушки для Бонда — для нового фильма из цикла про Джеймса Бонда, «Искры из глаз». В главной роли Тимоти Далтон. Оставьте здесь сумочку, и вперед. А мы вас туда проводим, все покажем.

Один из ребят, работавших в агентстве, проводил меня за угол и показал дом:

— Видите дверь, в которую без конца кто-то входит? Вот туда вам и надо.

Я вошла. Там было то же самое, что и в студии Теренса Донована, когда я пришла туда в первый раз, только хуже. Внутри была целая армия девушек, которые стояли, подпирали стены, сидели, сплетничали, расхаживали с важным видом и репетировали всевозможные позы.

Помощник режиссера объявил:

— Мы просим каждую из вас произнести несколько слов.

Мне эта новость не понравилась, но я сказала себе: «Ты же теперь профессиональная фотомодель, да или нет?» Я работала с самим Теренсом Донованом для календаря Пирелли. Значит, мне теперь все по плечу. Когда подошла очередь, меня провели в студию и велели встать на черте.

— Только должна предупредить вас, ребята, что я по-английски не больно-то говорю.

Они взяли шпаргалку со словами и объяснили мне:

— Это ничего, надо только вот это прочитать.

«О Аллах! И что теперь? Придется объяснять им, что я и читать не умею? Нет, этого я не вынесу, очень уж унизительно. Ничего у меня не выйдет».

— Извините, — сказала я, — но мне надо выйти. Сейчас вернусь.

Я вышла из здания и отправилась в агентство за своей сумочкой. Бог знает, сколько там дожидались меня на кастинге, прежде чем поняли, что я не вернусь. В агентстве я сказала, что очередь еще не подошла, а я хочу забрать сумочку, потому что ждать, похоже, придется долго. Еще не было двух часов дня, но я отправилась домой, бросила там сумочку и пошла в парикмахерскую. Забрела в ту, которая находилась недалеко от общежития. Там мастер спросил, какую прическу я хочу сделать.

— Осветлить волосы, — ответила я.

Он удивленно поднял брови.

— Ну, это сделать можно, конечно. Но потребуется много времени. А мы в восемь закрываем.

— О'кей, значит, сделаем то, что успеем до восьми.

— Да, но есть клиенты, которые занимали очередь раньше.

Я уговаривала его, пока наконец не уговорила. Он взял перекись, и я сразу пожалела о своей настойчивости. Волосы у меня были теперь такие короткие, что химикаты стали жечь кожу. Мне даже показалось, что с меня снимают скальп — кусками. Но я стиснула зубы и перетерпела. Когда мастер вымыл мне волосы, они оказались оранжевыми. Пришлось все делать заново: перекиси нужно время, чтобы обесцветить волосы. На второй раз волосы стали желтыми. Только на третий раз из меня получилась блондинка.

Мне очень понравилось, но когда я шла к метро, малыши хватали мам за руки и кричали:

— Мамочка, мамочка, а что это такое идет? Это тетенька или дяденька?

«Черт возьми! — терзалась я. — Может, я допустила промашку? Меня даже дети боятся». Но пока я добралась до общежития, то уже решила: наплевать. Я и не думала с этой прической понравиться детям. Мне всегда самой хотелось попробовать стать блондинкой, и, на мой взгляд, вышло чертовски клёво.