Луис Бегли - О Шмидте

И вдруг ему остро захотелось поговорить с кем-нибудь, пусть даже только с официанткой, услышать собственный голос. Если остаться дома, заснуть получится, наверное, не скоро. Дело совсем не в горячей пище — ничто не мешало ему вместо крутых яиц пожарить омлет. Цены в местных ресторанах, хотя они были, если учесть качество еды и обслуживания, непомерно высоки, не отпугивали его. После медитации в подвале он успел подсчитать кое-что еще и убедился, что ему не придется выписывать в муниципалитете продовольственные талоны или питаться акридами. При условии, что он переселится в простой недорогой дом, разница в годовых расходах на содержание жилья обеспечит многие его обеды и выходы. Но если идти в «О'Генри», а пойти нужно, конечно, туда, поскольку ему нравится болтать с Кэрри, официанткой, чье имя он недавно узнал, есть риск по дороге к столику попасться на глаза Мойрам. Мойрами Шмидт звал трех старух, писательских вдов, которые постоянно — Шмидт готов был поспорить, что каждый день, кроме тех случаев, когда какая-нибудь из них или другая ведьма, оказавшаяся в таких же обстоятельствах, но не в их тесной компании устраивала прием у себя дома, — обедали и ужинали в «О'Генри». Шмидт знал Мойр уже много лет и, минуя их стол, улыбался и махал им рукой. Если Мэри, у которой могли быть с Мойрами общие темы, задерживалась перекинуться с ними парой слов, Шмидт поджидал на почтительном расстоянии. Он понимал, что его самого Мойры едва замечают: юрист, женатый на редакторше, которой не выпало чести публиковать произведения их покойных мужей. Но теперь его образ потерял четкость очертаний, и Шмидта тревожило, не последует ли за очередным обменом улыбками хриплый призыв подсесть за их стол? Сможет ли он отказать, не обидев? В первый раз увильнуть можно, но вежливость обязывает, чтобы в следующий приход в «О'Генри» он сам пригласил их к себе за стол, если только они не будут к тому моменту уже явно заканчивать обед. Если его цеховая принадлежность не окажется для них неодолимым социальным барьером, его присутствие не станет прецедентом. Двоих из тех, что сиживали там, Шмидт знал: местные писатели, оба высокие, поджарые и нервные, они, должно быть, работали рано утром до того, как у них начнется полдневное потребление мартини, или же глубокой ночью, хорошенько проспавшись после него.

Шмидт понимал, что в этом серале ему будет неуютно. Он опасался, что кроме тех случаев, когда им понадобится бесплатная консультация юриста: как вернуть предоплату, внесенную за тур на Шри-Ланку, заказанный прямо накануне очередного выступления тамилов и отмененный за два дня до вылета, или в какой суд подавать иск, чтобы запретить украинскому издательству печатать биографию покойного мужа, содержащую намеки на его пристрастие к маленьким мальчикам, у старых ведьм, а тем более, у их приятелей для Шмидта наготове только одно: снисхождение того толка, что должно заставить Шмидта как можно скорее пожалеть о том, что он богат — уж это Мойры могли о нем предполагать — и находится в хорошей форме, а главное — о своей ничем не искупленной неспособности добиваться расположения капризной Музы. Были и другие опасности. Хочет ли он, например, чтобы бесцеремонный хозяин ресторана, который лично рассаживает гостей, если не отошел пропустить рюмочку и не отвлекся на острый момент в телетрансляции бейсбольного матча, всякий раз провожал бы его прямиком к столу Мойр? Готов ли Шмидт подсчитывать, когда придет пора разделить на всех сумму счета и жалких чаевых, кто сколько и чего выпил? В общем, как раз тот самый случай, когда напрашивается применение правила Граучо Маркса: [8] Граучо (Джулиус) Маркс (1890–1977) — американский комический актер. «Если этот клуб согласен принять меня в члены, мне не хочется в него вступать». Конечно, «люди» могут подумать, что он пропащий старик — готовый клиент «Анонимных алкоголиков» и социального работника. Но разве могли в «О'Генри» оказаться какие-то люди — кроме официантки Кэрри да мистера Уиттмора, хозяина магазинчика через дорогу, у которого Шмидт, неизменно оказывая ему уважение и встречая то же в ответ, покупал виски, — чье мнение заботило бы Шмидта хоть самую малость?

Нет, не припомнить никого. Подруги Марты, принимавшие их с Мэри с изысканной любезностью старых леди, уже умерли либо доживали в приютах да в отдаленных поселениях для престарелых. Конечно, теоретически в «О'Генри» может зайти любой из местных домовладельцев, да и среди случайно заехавших могут быть те, кто легко узнает Мойр или поймет что они за птицы: приходят ради гамбургеров с чили, которые здесь хороши, да как местные обыватели и дачники посмотреть на писателей. Только вот Шмидт — после того как местный теннисный клуб отказался принять в члены еврея-отоларинголога, с большой переплатой купившего дом напротив входа в клуб, поближе к кортам, на которых он надеялся играть, — перестал поддерживать отношения с соседями. Мэри входила в комиссию и, когда оказалось, что черных шаров подано больше, ради семьи вышла из клуба. Шмидта это не огорчило — даже то, что жена не спросила его совета. Позже теннис перестал их волновать: Мэри бросила играть, они думали — временно, после серьезного приступа стенокардии, который их не на шутку перепугал, потому что в роду у Мэри все были сердечники, а ходить на корт в одиночку Шмидт не хотел: это значило бы предать Мэри, которая страстно любила теннис. Их светская жизнь тем временем протекала целиком в кругу знакомых Мэри: писателей всех мастей, редакторов, литературных агентов и их прихлебателей. В общем и целом, это общество было интереснее Шмидтовых знакомых-бюргеров, и многие жили здесь же в Бриджхэмптоне и хорошо играли в теннис. Были там люди богатые и широкие, которые легко могли устроить турнир на собственном корте. И Шмидту, сказать по совести, вовсе не было неприятно, когда он узнал, что партнеры в компании завидуют его изящным знакомствам, о которых им стало известно после заметки в светской хронике, где упоминался один обед на террасе с видом на океан. Сами-то они, подчиняясь неписаным правилам, указывающим, кому где селиться, жили в ближайших окрестностях города, в основном, в Вестхэмптоне, и никто не забрался так далеко в леса, как он. Недавно Шмидт подумал, что теперь его социальный статус изменился и он мог бы снова вступить в теннисный клуб, но замужество Шарлотты грозит поставить крест на этих помыслах: Шмидт не собирался становиться Райкеровым троянским конем.

Шмидт хорошо понимал, что в уютном кругу их с Мэри приятелей не было его друзей: он принимал у себя друзей и коллег Мэри только потому, что был ее мужем, и в этом качестве эти люди принимали его у себя. У них любили бывать: на популярность Шмидтов работало то, что у них необычный, старый дом, а еда и выпивка на две головы выше того, что обычно подают на издательских фуршетах. Вместе с тем Шмидт понимал, что к ним ездят и приглашают их в ответ только из-за Мэри. Она была влиятельным редактором, да и просто нравилась людям. Конечно, постоянно бывали те авторы, с которыми работала Мэри, как и те, кто еще только мечтал издаваться у нее. Приглашения на приемы и коктейли поступали все лето, когда Мэри уже умерла. Чаще всего Шмидт отклонял их, а если принимал, то в последнюю минуту решал все же остаться дома. Ему было не по себе, когда он обнаруживал, что стоит со стаканом в руке на широкой лужайке или под сенью тщательно постриженных деревьев поодаль от гудящей толпы, будто вытолкнутый центробежной силой общего веселья, от неловкости и огорчения не способный проталкиваться к хозяйке или вклиниться в чей-нибудь разговор: ведь беседующие компании не звали его к себе, и журналисты не бросались с приветствиями — все это не имело никакого отношения к его горю. Кроме того, он хорошо понимал, что каждый его шаг обернется терзаниями, не допустил ли он неуважения к памяти Мэри. С большей охотой он пошел бы на междусобойчик посреди недели или воскресным вечером, на какие часто ходил с женой, но подобных приглашений было лишь два-три, и причиной, как он легко мог догадаться на месте, всякий раз служило присутствие среди гостей одинокой дамы, а в остальное время телефон молчал. Его не звали. Может быть, оттого что не видели на больших приемах, люди вполне могли подумать, что он отправился путешествовать. А то, что приглашения на большие приемы продолжали поступать, тоже легко объяснялось: его имя значилось у супругов Икс и супругов Игрек в списках приглашенных на традиционные летние тусовки, а приглашения по этим спискам обычно рассылает секретарь хозяина или хозяйки. На одной из немногих презентаций, которые он посетил в последнее время, хозяйка, агент нескольких авторов, с которыми работала Мэри, едва высказав Шмидту слова соболезнования и обычные гнусные извинения в том, что не выразила этих соболезнований письменно, отпустила замечание, которое оскорбило Шмидта и надолго застряло у него в памяти.