Николай Хохлов - Право на совесть

Горничная Кубе — Галина Мазаник до войны работала официанткой в городской столовой. Как-то так случилось, что с приходом немцев ей доверили уборку комнат в доме, где жил Кубе. Политических убеждений Галины никто не знал. Не знало их даже, наверное, и гестапо. Но одно было общеизвестно — что она принадлежала к людям, старавшимся остаться «в стороне от ужасов войны». Очень замкнутая в себе, молчаливая и необщительная, Галина упорно избегала встреч с партизанскими связными и всем своим поведением показывала, что не хочет иметь с ними никакого дела.

Центральный партизанский штаб почему-то верил, что Галина не является агентом гестапо, но предупреждал, что в случае сильного давления на нее или прямого предложения убить гауляйтера, она может, в конце концов, донести немцам.

Нам с Карлом все это не нравилось. Слишком много глаз следило за этой женщиной и слишком много было сделано безуспешных попыток. Однако полковник Куцин был другого мнения. Он дал нам в руки карту, которой не было у остальных партизанских отрядов — некоторые, совершенно особые сведения о ее муже. Мы обязаны были проверить эту карту. Было решено организовать встречу с Галиной.

Ее сестра жила в предместье Минска. Нина, дочь одного из наших связных, подстерегла гауляйтеровскую горничную по дороге в деревушку Дрозды и шепнула ей: «Есть новости от вашего мужа. Хотите придти поговорить?» Очень, наверное, одиноко и тоскливо было Галине в те дни, потому что она сразу согласилась.

Нина привела ее в заброшенный дом на окраину города, где в одной из комнат, приведенных нами в более или менее приличный вид, ждал ее я. Карл и наши связные наблюдали за домом из укромных мест, готовые действовать в случае осложнений.

Нина втолкнула Галину в комнату и молча ушла. Горничная Кубе и я остались наедине.

Большие и темные глаза Галины скользнули недоумевающе по моему серому, явно заграничному костюму.

— Здравствуйте, Галина. Садитесь, поговорим, — сказал я ей по-русски.

Тонкая фигурка Галины, казавшаяся высокой из-за худощавости, двинулась к столу и застыла на полпути.

— Спасибо, я лучше постою. Мне сказали, что есть вести о моем муже…

Я медлил с ответом. Честно говоря, я не особенно хорошо знал, как начать. Мне было всего двадцать один год. Психологическая «обработка» человека в таком сложном положении, в каком была Галина, требовала опыта и выдержки, свойственной только пожившим на свете людям. Я инстинктивно боялся лишних «драматических» эффектов и демонстративной откровенности, но образ Маклярского с его любовью к мелодраме присутствовал, очевидно, в моем подсознании.

Я подошел к окну и побарабанил пальцами по стеклу, как бы давая Галине время освоиться с обстановкой. Затем резко повернулся к ней и заговорил подчеркнуто небрежно.

— Я приехал к вам из Москвы. По очень важному делу.

Глаза Галины сузились и она немедленно их опустила.

— Москва очень хорошо знает о вас, товарищ Мазаник. Более того, мое начальство просило передать вам привет от вашего мужа. Он жив, здоров и работает шофером в нашем учреждении.

Многозначительное ударение на слове «нашем» не осталось незамеченным.

Галина подняла голову. Трудно сказать, к кому относилась забота, бросившая морщины на ее лоб, к мужу или себе самой.

— В каком — вашем?

— В управлении НКВД по городу Омску. Сам я никогда в Омске не был… Но организация та же… Вы понимаете…

По лицу Галины было видно, что объяснений не требовалось. Она глубоко вздохнула, крепко уцепилась пальцами за край стола и голос ее зазвучал демонстративно твердо.

— Зачем вы все это мне говорите?.. Вы же знаете, — где я работаю…

— Конечно. Но я приехал к вам за тысячи километров не только для того, чтобы передать слова привета.

— А почему я должна верить вашим словам? Немцы мне доверяют и я не вижу никаких причин…

— Вы зря страхуетесь, Галина. Меня прислали к вам, как к советскому человеку. Видите, Родина еще доверяет вам… Но всему есть предел. Долгое время вы избегали смотреть правде в глаза. Теперь придется. Вам кажется, наверное, что мой приход сюда был рискованным. Может быть, вы даже подумываете не выдать ли меня гестапо и потом выдвинуть оправдание, что приняли меня за гестаповского провокатора. Я имею в виду вашу собственную совесть и суд нашего народа. Не обманывайте себя, Галина… Ваш муж действительно работает в НКВД. Найдутся и после меня люди, которые сумеют сообщить об этом в гестапо. Жалеть вас будет некому и бежать вам будет некуда. В Германию мы тоже когда-нибудь придем. Я не угрожаю вам… Так, напоминаю о всяких грустных обстоятельствах. Нет, нет, ничего плохого вы мне не сделаете, пока есть хоть ничтожный шанс, что я действительно партизан. Тем более, что и других людей, пытавшихся подойти к вам, вы гестапо не выдали. Но на этот раз вашего молчания будет мало. Необходима ваша помощь.

Каким-то внутренним чувством я понял, что здесь нужно остановиться. Может быть побелевшие пальцы Галины, впившиеся в край стола, подсказали мне это. Лицо ее стало еще более серым. Она прикусила нижнюю губу тонкого рта и напряженно смотрела в угол.

Я снова подошел к окну и осмотрел двор. Лучше всего было теперь дать ей время подумать и понять случившееся.

— Не давайте мне сейчас никакого ответа, Галина. Тем более, что в вашем положении может быть только один ответ. Другого мы не примем. Подумайте, а мы тем временем подготовим задание для вас… Мы скоро увидимся снова. Может быть здесь, может быть у вас дома…

Галина усмехнулась язвительно и недружелюбно.

— Ну, домой-то ко мне вы придти не сможете. Я живу рядом с Комиссариатом и весь район под наблюдением гестапо…

Я прервал ее.

— Ничего, в случае надобности мы найдем вас… Только с немцами будьте поосторожнее. Особенно сейчас…

— У меня ни от кого никаких секретов… — начала было Галина и осеклась.

Потом добавила, смотря в сторону.

— Ну, что же… я подумаю… Но я вам ничего не обещала…

— А я ничего и не просил пока.

Галина резко повернулась и пошла к двери. Видимо, нервы ее уже начинали сдавать. Я не задерживал ее и только проговорил вдогонку: «До скорого свиданья».

Она ответила что-то невнятное, не оборачиваясь проскользнула в сенях мимо Нины и исчезла.

Я не смог ответить вошедшему Карлу удачно ли прошла встреча. Я не знал этого сам.

Трудно сказать, кому пришлось тяжелее в последующие сорок восемь часов — нам с Карлом или Галине. Наверное, все же ей. Мы приняли нужные меры безопасности и наши связные готовы были к уходу из города. Если Галина потеряла бы голову и связалась с гестапо, гибли только Карл и я и вместе с нами один из вариантов убийства гауляйтера. Умирать нам не хотелось, но мы знали, что после нас придут другие докончить дело.