Е. Бирман - Игра в «Мурку»

Наступил вечер, полковник Громочастный не отзывался, и Серега включив телевизор, посмотрел новости по одному из российских каналов. С Россией все было в порядке. Страна двигалась вперед, укрепляя свое положение на международной арене. Он переключился на другой, где рассказывалось о русской живописи. «…Такой русский, такой христианский…» — говорила об одном из художников необыкновенно красивая дама в строгом платье, и даже сам выговор ее был — «шелка и виссоны» неспешной и правильной женской речи. Серега, сев за компьютер, посмотрел в записи новости еврейских телеканалов. Там шла очередная волна дискуссий: отдавать Голаны — не отдавать Голаны; если отдавать Голаны, то за «теплый» мир или можно и за «холодный» мир? Серега заерзал в кресле, прокрутил запись назад, еще раз выслушал аргументы «за» и «против». Сцепил руки на голове, средним пальцем правой руки задумчиво постукивая по тыльной стороне левой ладони. «Говнюки», — наконец сказал он.

Он встал, подошел к холодильнику, налил себе стакан томатного сока и стал расхаживать с ним по комнате, размышляя. Затем поставил на стол пустой стакан, залепленный изнутри помидорными красными кровяными тельцами на стенках, и достал из шкафа пустой чемодан, в который, как запомнилось ему, он бросил оставшиеся у него еврейские деньги. Там действительно валялась кое-какая мелочь. Серега выбрал монету достоинством в один шекель и стал разглядывать ее. На стороне практической была обозначена четкая единица, под которой прописью было подтверждено ее достоинство в один шекель. Другая (романтическая) сторона монеты выглядела загадочно: три незнакомых иероглифа (это не ивритский алфавит) трехступенчатой лесенкой слева направо спускались вниз, в центре монеты красовалось какое-то странное растение, напоминавшее наконечник багра, которым нащупывают и вытаскивают утопленников, а справа, совсем маленький, едва различимый, скорее угадывался геральдический щит с изображенным на нем семисвечником.

Серега подбросил монету под потолок, попытался поймать ее у самого пола на носок войлочной тапочки, но не сумел. Шекель покатился по полу и исчез под телевизионной тумбой. Убедившись, что все электрические провода и кабели, тянущиеся от телевизора и прочих телевизионных принадлежностей к розеткам и разъемам на стене, имеют достаточную длину, Серега отодвинул тумбу на колесиках подальше в направлении центра комнаты и глянул на открывшийся его взгляду прямоугольник легкой пушистой серой пыли, в которой, прорубив узкую просеку, загадочной стороной вверх лежал шекель. И вот эти ведущие вниз ступени, этот багор для извлечения из воды утопших решили дело:

Решение, все ускользавшее от Сереги, как комар при замахе газетой, было принято. Комар сухо и мелко размазан по зеркалу платяного шкафа. Решение было нелепым. Солнечный ожог в конце лета. Но оно было принято. «Нет, конечно, и Мневники нам не хрена, — поправился Серега, — нужно учиться патриотизму у бывших подчиненных. Петах-Тиква, честно говоря, в подметки не годится Мневникам. И в Мневниках, как и в ПетахТикве, есть место подвигу: если не теракт предотвратить, то хотя бы драку на свадьбе унять. Но сейчас — в Тель-Авив», — решился Серега и еще раз, невзирая на неурочный час, набрал номер сотового телефона полковника Громочастного.

На сей раз и не нужно нам заглядывать через плечо героя — мы знаем: прибыл новый репатриант из России Сергей Есенин. А вот денежки, которые он получил, так называемую «корзину абсорбции», снова пересчитаем. Для порядка.

— Постойте, — шепчет нам на ухо бдительный читатель, — он что же, во второй раз получает «корзину абсорбции»? Это за что же ему такая привилегия, за какие заслуги?

Этот бдительный читатель и в начале повествования был нам не очень приятен. Вот он и есть настоящий русофоб. А у Сереги перед нами, может быть, есть такие заслуги, каких даже у самого бдительного читателя нет. А если разобраться формально, то у этого репатрианта фамилия другая, прошлой его фамилией мы вообще не интересовались: Серега, ну так и пусть будет Серега, нормальное имя. Но главное не

в этом. Главное — он приехал к нам теперь действительно другим человеком. А другому человеку полагается отдельная «корзина абсорбции».

На выходе из Русского Подворья Теодора встречала вся компания. И хотя Баронесса все же первая бросилась ему на шею, но скоро отпустила его, пропустив вперед Серегу с букетом красных гвоздик. Приблизившись, Серега хлопнул небрежно друга цветами по плечу, воткнул гвоздики в барьерчик полицейского ограждения вокруг входа на Русское Подворье и только затем обнял улыбающегося ему Теодора.

— Свободу Теодору! — прокричал он.

— Как ты это сделал? — спросил его Теодор.

— Потом, — скромно отозвался Серега, и Теодор перешел снова к Баронессе, а потом уже и к остальным. Последней в очереди оказалась Аталия, и она сверкала не меньше прочих.

От тюрьмы они отправились в переулки у пешеходной зоны, где продаются картины, нашли ресторанчик, не отличающийся кошерностью, заказали две платы даров моря на всю компанию, шампанского, вина с Голан, и теперь все требовали от Сереги отчета.

— Да я здесь ни при чем, — скромничал Серега, — это все полковник, дошел до самого Верха. Доказывал: надо освободить Теодора. Не можем мы оставить своего человека гнить в еврейской тюрьме. У русской спецслужбы, говорил он, есть много задач и целей, но принцип всегда один — гуманность! И убедил! Чего только не предлагали вашему… нашему, — поправился Серега, — правительству: два вагона эзотерической литературы бесплатно, нефти два танкера со скидкой пять процентов. Майор Пронин предложил накинуть танкер с газом бесплатно, но полковник его отругал, сказал, что предлагать евреям газ, да еще и бесплатно, — это бестактность. В общем, сторговались на том, что Россия, конечно, продаст Ирану любое оружие, какое там захотят купить, но скажет, что она категорически возражает, чтобы это оружие использовалось против хорошего друга России — Еврейского Государства. Ваш… о, черт! наш министр иностранных дел возразила, что это не очень много. Красавица, ответили ей, да ведь и Теодор, между нами, не бог весть какая ценность…

Серега запнулся было, но Теодор посмотрел на него философским взглядом, будто говоря ему на языке африканской республики Кот-д'Ивуар: «C'est la vie» — мол, не бери в голову.

Еще долго звенели в Иерусалиме бокалы с шампанским в честь освобождения Теодора, произносились тосты за здоровье и удачную абсорбцию нового репатрианта Сергея Есенина, хрустели на зубах хвостики креветок, скрипели створки устриц, пережевывались щупальца кальмаров, и не прошло и месяца, как контрразведчик Алекс после двух встреч по четыре часа каждая (о содержании нам, естественно, ничего не известно) дал добро на трудоустройство Сереги на текстильную фабрику в Димоне, как тот и просил. Искренность Сереги произвела на Алекса неизгладимое впечатление.