Барщевскнй Михаил - Автор тот же

— Знаешь что, — Лена сияла от счастья, — я и не думала, что это такой кайф — гордиться мужем! — И вдруг заметила слезы в глазах Вадима. — Да что ты, дурачок! Все же хорошо!

— Да, — шмыгнул носом Вадим. — Представляешь, как родители будут счастливы?

— Ой, надо же им позвонить! А я знаешь, что решила? Если ты защитишься, я тоже пойду в аспирантуру и защищусь! Пусть у Машки оба родителя будут учеными!

— Ну, не учеными, — Вадим улыбнулся, — а кандидатами наук. Это не одно и то же. Знаешь, говорят — „ученым можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан!“.

— Да какая разница!

— И если ты защитишься, — Вадим не слушал жену. Он мечтал, — я выкупаю тебя в ванне шампанского!

Диссертация давалась Вадиму очень нелегко. Не потому, что не мог разобраться в научных дебрях или родить что-то новенькое, что было необходимо для „новизны научного исследования“. Банально не хватало времени. Первый год — начитывал литературу (иногда на работе, чаще в метро или электричке, если не спал, реже — дома), готовился и сдавал коллоквиумы научному руководителю. Зануда и педант, он заставил-таки Вадима ориентироваться во вневузовских пластах гражданского права, как рыбу в воде. С кандидатскими минимумами тоже справлялся. Философию марксизма-ленинизма Вадим сдал „влет“. Экзамен по специальности завсектором сдавать в первый год не разрешил, отложили на второй. А вот с английским возникли проблемы. Несколько аспирантов, причем очников, сдавали его по два-три раза. Тетка со специальной кафедры Академии наук зверствовала жутко, полагая, видимо, что владение языком Шекспира и Байрона есть абсолютный приоритет для советских юристов-ученых. Вадима выручило то, что ее дочь как раз разводилась. Узнав, что перед ней практикующий юрист, а не очник-теоретик, тетка стала по-английски спрашивать о том, что ее реально волновало. Вадиму было что ответить и что рассказать. Говорил он тоже по-английски, но количество ошибок для экзаменатора значения не имело. Когда Вадим не мог вспомнить нужное слово, она сама предлагала: „Да вы по-русски скажите, не мучьтесь“. Вадим не спорил. Короче, пятерка за экзамен отражала содержание, а не форму состоявшейся беседы…

Выписки из книг, прочитанных Вадимом, в виде маленьких листочков попадали к Машке. Она хоть и училась во втором классе, но уже умела и очень любила тюкать одним пальцем на пишущей машинке. Вот ребенка и пригрузили заботой о папе — готовить карточки для картотеки по диссертации.

Второй год аспирантуры совпал с первым годом адвокатуры. Диссертация отправилась в самый долгий ящик Вадим вообще пару раз пытался ее забросить, но Лена не позволила. Вечный аргумент — „подумай, какое счастье принесет родителям твоя защита“ — перевешивал все очевидные и разумные основания „отринуть и забыть“. Кандидатский минимум по специальности Вадим сдал без напряжения. Не зря штудировал он толстенные монографии, готовился к каждому коллоквиуму, как к сложной защите в суде. И не будь он Вадимом Осиповым, если не услышали бы от него экзаменаторы кучу примеров из его юрисконсультской и только начинавшейся адвокатской практики. Когда реальных случаев не хватало, придумывал на ходу, а ученые мужи слушали разинув рты, какие кульбиты выделывает в живой практике их любимая теория права.

На третий год аспирантуры Вадиму было просто не до нее. Приходилось зарабатывать. Просто тупо зарабатывать деньги. А вот летом, в отпуске, Вадим сел писать. Материала была прорва. Карточки, отпечатанные дочкой с диким количеством опечаток, давили на совесть Вадима куда больше, чем Ленкин пилеж. Он ведь Машу пару раз в институт возил, показывал настоящую картотеку. Подученная мамой, она уже несколько раз принималась канючить: „Что, я зря работала? Ты когда напишешь свою диссертацию?“ Слово „диссертация“ она никак выговорить не могла.

В Сухуми, при жаре под сорок, после обеда, Вадим садился на ступеньки снятой ими конуры, ставил перед собой табуретку, на нее клал доску для теста, одолженную у хозяйки, и, обливаясь потом, писал. Потом, в Москве, машинистка, перепечатывавшая текст, как-то поинтересовалась — не от вина ли пятна на бумаге? Вадим честно ответил: „Писал в поте лица!“ Машинистка звонко рассмеялась — какая милая шутка!

К концу четвертого года Вадим диссертацию „спихнул“ — официально сдал ее на сектор. Научный руководитель изучал текст внимательно и не спеша. Месяц.

Потом вернул со словами: „Надо переделать“. Вадим приехал домой расстроенный, но когда пролистал папку с диссертацией, смеялся от души. Шеф расставил запятые, исправил правописание нескольких слов и указал на необходимость во введении сослаться на материалы XXVII съезда КПСС. Поскольку „дорогой товарищ Леонид Ильич Брежнев“ в отчетном докладе по поводу наследства ничего не говорил (Вадим подумал, что, видимо, при таком составе политбюро тема была запретной), пришлось взять цитату про право личной собственности советских граждан-тружеников, объяснив по ходу, что наследование — составной элемент права собственности. Продержав диссертацию еще месяц, научный руководитель вернул ее Вадиму со словами: „Ну, теперь вы сами видите — совсем другое дело“. Хороший мужик, не злобный.

Предзащиту, то есть защиту перед сотрудниками сектора, назначили через 8 месяцев — на конец апреля. Если все пройдет успешно, то к концу года можно будет и на Ученый совет ставить, Вадим особо не переживал. Лена и то больше волновалась, Маша же деловито поинтересовалась, надо ли будет на защите показывать ее карточки? Вадим из воспитательных соображений соврал: „Разумеется, это обязательно!“

Звонок научного руководителя раздался как гром среди ясного неба.

— Вадим Михайлович, у нас проблемы! — Дальше последовал рассказ о том, что в последнем, только сегодня вышедшем номере „Советской юстиции“ опубликована статья Андрея Капустина. Он писал диссертацию по семейному праву и в одном из разделов их темы с Вадимом пересекались. Так вот, половина статьи Капустина совпадает с текстом Вадима.

— Но вы же знаете, что я писал сам?

— Боюсь, это не имеет значения. Его статья опубликована, а ваш текст нет.

— Но диссертация сдана на кафедру еще девять месяцев назад!

— На сектор, Вадим Михайлович, — исправил педантичный научный руководитель. — А статья, кстати, поступила в редакцию три месяца назад! Я проверил.

— Как это могло произойти? — Вадим оторопел. Он не мог сообразить, каким манером Капустин сумел передрать его текст.

— К сожалению, весьма просто. — Шеф говорил на удивление спокойно. — Когда я читал вашу работу, то оставлял папку на столе в библиотеке. Домой не брал. А наша библиотекарша, ну, как бы это сказать, подруга Капустина. Думаю, она и поработала за этого лоботряса. А может, он и на секторе ее видел.