Михаил Барщевский - Вокруг меня

Когда появился Алексей — молодой преуспевающий бизнес-адвокат, он понял, что это может быть серьезно. От Алексея исходила уверенность в себе, но не „пальцеватость“, спокойствие, но не меланхоличность, умение поддержать беседу практически на любую тему, но не развязная болтливость или всезнайство.

Алексей вошел в их с дочерью семью очень мягко, как будто давно здесь присутствовал. Просто отъезжал ненадолго.

Он подумал „в их с дочерью семью“ и совсем забыл про Люду. Зря, она хорошая. Но все-таки это — другое.

А еще Алексей был сильный и тактичный.

Непонятно, как он мог сейчас, когда Дима умирал, уехать на две недели в командировку. Да еще так далеко-в Индию. Если „это“ наконец случится, Ксюшка в самый тяжелый момент останется одна. Жалко ее. Конечно, она все организует. Но кому поплакаться?

„Проведена операция по радикальной резекции полипа прямой кишки.

Эпикриз: выписывается в удовлетворительном состоянии, рекомендован постельный режим, щадящая диета, обезболивающие средства при необходимости“.

Алексей, конечно, очень на него похож, Чего стоит афера с двойной выпиской. Ксюшка этого, наверное, не помнит, да и не факт, что вообще знала истинную историю. Когда умирал отец, Дима взял в больнице две выписки. Одну, настоящую, для онкодиспансера, а вторую — с липовым благополучным диагнозом — для отца. Он понимал, что отец не поверит, если ему просто показать выписку. Поэтому Дима как бы забыл ее на столе, прекрасно понимая, что отец проявит любопытство и прочтет бумажку. Что и произошло.

Когда его самого выписали из больницы после операции, спустя несколько дней он увидел у себя в комнате Ксюшкину сумочку. Не в ее манерах забывать сумочки. Добрался до кресла, открыл и на самом видном месте обнаружил выписку. Ту самую, которую запомнил наизусть и которой совершенно не верил.

Ясно — это придумал Алексей. Откуда ему было знать, что этот анекдот Дима уже слышал?

„Клинический диагноз: полип прямой кишки без признаков озлокачествления“.

Господи, как же больно! Хорошо, что ему хоть не сделали вывод, стому, как это у них называется. Ему было бы тошно понимать, что в комнате дурной запах. Ему, конечно, наплевать, но и Люде, и Ксюшке это было бы неприятно. Хотя, если бы стома была, это означало бы, что есть шанс. Пусть небольшой, но есть.

Устал. Больно и хочется забыться. До чего же обидно умирать. Даже не страшно, а обидно. Он все успел, но сейчас бы только и жить. Стать дедом, сажать внука на колени. Или внучку. Боже, до чего обидно!

Дима почувствовал, что плачет, Сиделка, увидевшая его сжатые кулаки и заметившая слезы, спросила, не сделать ли укол. Он кивнул, понимая, что минут через десять уснет. Пока не навсегда, но и это неплохо. Только бы не проспать, когда придет Ксюша.

Ксения уже час сидела в Шереметьево, Рейс из Нью-Йорка задерживался еще минимум на час. А надо было успеть переделать кучу дел. Дурацкая примета, что Алексея всегда встречает она сама, сегодня совсем не кстати. Мог бы обойтись и шофером.

Она очень устала. Особенно за последние два месяца. Достали капризы отца, хотя она и переносила их внешне стоически. Достал скепсис Алексея, несколько раз позволившего себе бестактно заметить, что нужно быть пожестче, что отец не маленький ребенок и что-то еще в этом роде.

Алексея можно понять. Ведь это на его долю падали Ксюшины слезы, это ему приходилось успокаивать ее, когда она доходила до истерики в дни, предшествовавшие операции, и еще десять дней после.

Почти год Алексей живет соломенным вдовцом. К тому же сидеть за столом в полной тишине или видя плохое настроение жены — та еще радость.

Ксения очень любила отца. Сначала он был для нее недосягаемым, огромным и пугающим недоступностью Богом. Она с детства помнила, что слова его всеми — и мамой, и бабушками, и дедушкой — воспринимались как нечто неоспоримое. Он мог решить любую проблему. Он даже иногда, редко-редко, мог приласкать. Но к нему ластиться было сложно. Он мог неожиданно посерьезнеть и отправить ее от себя, сделав вид, что занят. Боже упаси было зайти к нему в комнату, когда он работал.

Ксюша ждала его ласки и почти не получала ее.

В средних классах школы Ксюша заметила, что хотя ее отец и был более сдержан с ней, чем отцы подруг, но и относился к ней куда более уважительно. Ей крайне редко что-либо запрещали, почти никогда не заставляли сделать так или эдак. Даже отчитывая за что-то, отец не повышал голос. С ним можно было посоветоваться. Правда, в удобное для него время. И этого времени выпадали крохи. Мама была подругой. Доступной, понятной, как и Ксюша в чем-то ошибавшейся, тоже боявшейся и боготворившей отца. Она была земной. Он — нет.

В старших классах Ксюша начала понимать, что она — дочь знаменитости. Папу приглашали в школу не на родительские собрания, а для выступлений. Он мог легко достать билеты на любой спектакль, самый крутой концерт. Его узнавали, брали автографы.

К этому моменту Ксюша прекрасно понимала, что не будет заниматься ничем иным, кроме телевидения. И сегодня она в очередной раз удостоверилась, что это правильный выбор. Без труда, просто надев обворожительную, известную всей стране телеулыбку, она прошла в ВИП-зал, где ждать Алексея куда приятнее.

Ксения любила одиночество. Точнее, не любила толпу. Даже тихую, спокойную толпу. Скорее всего ее просто раздражала суета, неосмысленное движение взад-вперед, пустые разговоры соседей по очереди или залу ожиданий, После смерти матери, по большому счету ее единственной близкой подруги, она отучилась делиться мыслями. Нет, обсудить что-то важное, сущностное получалось и с отцом, и с коллегами, а теперь и с Алексеем.

Сейчас посидеть одной в тихом баре ВИПа было хорошо со всех точек зрения. Только бы опять не расплакаться. При отце она сдерживалась, при Алексее — старалась. Оставаясь одна, в самые неподходящие моменты, особенно за рулем, начинала реветь. Ей было жалко отца, жалко себя. Жалко умершую мать. Последнее время она плакала несколько раз, жалея Люду, понимала, как той тяжело.

Ксения ждала Алексея и прикидывала, какие последние новости нужно будет ему рассказать в первую очередь. Неожиданно вспомнила про его идиотскую идею с Индией. Это же надо было такое придумать — сказать отцу, что он едет в Индию. Отец, вместо того, чтобы воспрянуть духом, вновь испытать надежду, скйс. То, что Алексей едет в Индию, прозвучало для него как приговор — значит, рак. Значит, Алексей едет за чудодейственными травами. Как Алексей, прекрасный психолог, мог просчитаться? Но переигрывать было нельзя. Отец, скажи ему, что Алексей изменил планы и поехал в Штаты, и вовсе решил бы, что он безнадежен. Хотя и она с выпиской перемудрила. Она-то считала, что если отец сам найдет больничную выписку с хорошим диагнозом, наконец поверит в возможность выздоровления.