Михаил Барщевский - Из жизни Вадима Осипова

Вадим ни на кого не обращал внимания. Он взирал на свидетеля с детским обожанием, восторгом, он весь вытянулся в его сторону, а когда тот отвечал, упоенно кивал головой в знак понимания и согласия.

— А скажите, пожалуйста, товарищ свидетель… Мне ведь потом не у кого будет спросить, — перебив сам себя, обратился Вадим к Егорову, ища поддержки. Тот осуждающе вздохнул и смирился: «Ну, спрашивайте», — а сам, видимо, с горя, в очередной раз нырнул под стол. Вадим, как ребенок, обрадовался возможности порасспрашивать свидетеля.

— А скажите, на каком снегу легче всего «читать следы», это так, кажется, называется?

— Да, именно так. — Матросов с симпатией смотрел на любознательного и неагрессивного адвоката, он решил сказать ему что-нибудь приятное. — Вы хорошо знакомы с темой. Лучше всего следы «читаются» на влажном, свежевыпавшем крупном снегу.

— А что значит «крупный снег»? — попросил уточнить Вадим.

Славка злобно прошептал:

— Не переигрывай!

Но Вадим не обратил на него внимания.

— А это значит, что только что выпал снег, хлопьями выпал, а температура такая, что он не мерзлый, не скрипит, а лежит молча.

От такого объяснения Егоров вздрогнул. На больную с похмелья голову, к тому же с учетом количества принятого с начала процесса «лекарства», столь сложное сочетание слов почти не воспринималось. Но вмешиваться не стал. Тема была доя обвинения неопасной, а лишний раз показать Хандроеву, что он не вообще плохо относится к адвокатам, а только к тем, кто мешает работать, было приятно. Тем более что Егоров уже некоторое время с наслаждением наблюдал, как бесится адвокат-медведь от того, что вытворял адвокат-хлюпик.

— А какая температура идеальная? — продолжал проявлять любознательность Вадим.

— Ну, минус пять, минус семь.

— А снег должен падать хлопьями? Отдельными снежинками хуже? — Вадим еле сдерживал смех. В школьные годы, всерьез увлекаясь географией, он ходил в экспедиции с геофаком МГУ и знал достоверно — образование снежного покрова, его структура и свойства зависят не от «формы» выпадающего снега, а исключительно от «приземной», как говорили географы, температуры и относительной влажности в момент снегопада.

— Разумеется, отдельными снежинками хуже. — Матросов снисходительно посмотрел на наивного адвоката.

— Скажите, а вот в ту ночь, когда вы задержали преступников… — начал новый вопрос Вадим.

— Я возражаю, товарищ председательствующий! — завопил во всю мощь своего горла Слава, вскочив со стула. — Никто не вправе называть подсудимых преступниками до вынесения приговора и вступления его в законную силу!

— Успокойтесь, товарищ адвокат. — Егоров морщился от приступа головной боли, вызванного Славиным громоподобным басом. — Это же ваш коллега интересуется. Вы, наверное, в молодости тоже были любознательным…

Егоров не видел, какой взгляд бросил на него Осипов после слов «в молодости». Жесткий, испепеляющий, полный ненависти взгляд не сулил ничего хорошего. Он совсем не соответствовал образу беззлобного дурачка, который так успешно разыгрывал Вадим. А вот что заметил Егоров, так это совершенно неожиданно появившуюся улыбку на лице Хандроева. Егоров скорее почувствовал, что улыбка эта не на счет поддетого им Осипова, а на его собственный, но что она означает, не понял. «Л вот теперь, мужик, ты попал!» — думал в это время Слава, вспоминая, какие по коллегии ходили легенды о неадекватной реакции Вадима при намеке на сто возраст.

К Славиному удивлению, Вадим сдержался. Правда, от внимания опытного Хандроева не ускользнуло, что, прежде чем задать следующий вопрос, Вадим прокашлялся.

— Так я спрашиваю, а какой снег шел в ту ночь?

— Вот как раз такой, хлопьями. И температура была как раз градусов пять-шесть. С минусом, разумеется.

— Представляю себе, как это было красиво! — перешел на лирику Вадим. — Ночь, вес спят, в свете фонарей хлопьями падает снег. Хлопья кружатся на легком ветерке и медленно оседают на землю. Отражая лучи света, переливаются разными красками. И тишина — Москва спит. Так все было?

— Здорово вы описали! — искренне поразился Матросов. — Точно так!

— И вы нашли этих двоих людей, — Вадим показал на скамью подсудимых, — именно по следам.

— Ну да! Я же сказал.

— Вы много чего сказали! — другим голосом, презрительно скривив губы, ответил Осипов. — Правды, к сожалению, мало! Хотя вас и предупреждали об уголовной ответственности за дачу ложных показаний!

Егоров, испуганно моргая, явно потеряв нить процесса, не понимая, что произошло, скорее на автопилоте сделал замечание Осипову:

— Прошу вас соблюдать корректность, товарищ адвокат! Доказательства оценивает суд!

— Это зависит от состояния суда, — отрезал Вадим и выразительно посмотрел Егорову в глаза.

Егоров задохнулся от такой наглости. Он понимал, что надо реагировать, но не знал как. И главное, кто посмел тявкать? Этот щенок, тупица, который весь процесс только и делал, что гробил подзащитных, помогая Матросову в деталях и красках, со всеми возможными подробностями в наиболее выгодном свете донести до суда свои показания!

В этот момент встал Хандроев и очень тихо, заискивающе улыбаясь, обратился к Егорову:

— Товарищ председательствующий, разрешите мне, пожалуйста, заявить ходатайство?

Скорость, с которой произошло изменение ситуации в судебном зале, то, как преобразились оба адвоката, вызвало у Егорова полную растерянность. Он кивнул.

— Я прошу приобщить к материалам дела справку Гидрометеоцентра СССР по городу Москве о том, что в злополучную ночь, когда свидетель Матросов, видимо, в состоянии похмелья, испытывал зрительные галлюцинации, на самом деле температура была плюс четыре градуса. Кроме того, в последний раз снег выпадал за одиннадцать дней до момента, когда Матросов наблюдал его падающим хлопьями и играющим всеми красками спектра. В справке также говорится о полном отсутствии снежного покрова в Москве в течение семи дней до этой ночи и о том, что на самом деле снег выпал только через четыре дня.

По мере того как Хандроев говорил все это, его голос шел по нарастающей. Последние слова он как молотом вколачивал в голову Егорова, жмурившегося от схваток головной боли.

Не успел Хандроев закончить и сесть на место, как встал Вадим.

— У меня тоже ходатайство. Я прошу суд вынести частное определение в отношении участкового милиционера капитана Матросова по факту дачи им в суде заведомо ложных показаний.

Наступила тишина. Егоров почувствовал, что протрезвел. Враз! Голова болела, соображалось с трудом, но он был трезв.

Вскочила прокурорша, желая что-то возразить адвокатам, но Егоров, не поворачивая головы, бросил: