Ирина Левитес - Отпусти народ мой...

Общения на работе было явно мало. Если и выдавалось временное затишье, оно в любой момент, на самом интересном месте могло быть внезапно прервано очередным нетерпеливым пациентом.

Хотелось спокойного, неторопливого разговора, особенно Нине, уставшей от постоянного мысленного перебирания воспоминаний о Грише. Она уже давно отвыкла от детской привычки фантазировать, выдумывая сюжеты с участием своего единственного и неповторимого. Теперь ее мысли занимало тщательное восстановление событий прошлого лета, тем более что уже было о чем вспоминать. Это бесконечное плетение череды взглядов, фраз, прикосновений, причем в мельчайших деталях и с соблюдением хронологической последовательности, постоянным фоном сопровождало любую ее деятельность.

Нина жила две жизни: истинную, наполненную суетой и чрезмерным общением с массой все время меняющихся людей, и призрачную, посвященную Грише. Если ее насильно вырывали из воспоминаний, она, наскоро выполнив то, что от нее немедленно требовали, возвращалась в ту же точку и опять мысленно шла, говорила, смотрела…

Двойная жизнь, принудительно навязанная самой себе, становилась невыносимой. Нужно было пытаться жить реальностью, а не вымыслом. Но ничего не получалось. И только дружба со Светой давала возможность высказать вслух то, что хотелось. С ней было легко. Она умела внимательно слушать, сочувственно кивая головой, а главное — умела вовремя и безошибочно расставить все по местам.

После утомительного дня в поликлинике они недолго гуляли, пока Нина не выдавала очередную порцию нытья и воспоминаний. Иногда Света приходила к подруге домой, где ей все были рады, разделяя Нинино восхищение. Особенно полюбил ее Саша, трехлетний сын Федора и Гали. Он, несмотря на юный возраст, болтал как трещотка, беспрерывно, и так же безостановочно двигался. Обычно шумный и неугомонный, он сидел смирно на коленях у Светы, если она читала или рассказывала ему сказку.

Однажды он проявил чудо героизма, почти повторив подвиг спартанского мальчика с поправкой на цивилизованные времена. В юбку Светы неведомым образом попала иголка, что при Нинкиной страсти к беспорядочному шитью было обычным делом. Ребенок терпел болезненные уколы, был готов на любые муки, лишь бы Света с ним занималась. Он с таким восторгом смотрел на предмет своего обожания, что все вокруг умилялись.

Нина племянника понимала. Без тени зависти смотрела на подругу, мечтая о том, как было бы здорово, если бы сама она была такой же тоненькой и легкой. Ей так хотелось иметь такую же узкую фигурку, смуглую матовую кожу и маленькую грудь, позволяющую носить сарафаны на тоненьких лямочках, не боясь, что этот проклятый бюстгальтер опять вылезет в самый неподходящий момент.

А чудесные волосы Светы — не очень длинные, едва закрывающие лопатки, но с ровным, как по линейке, подрезанным краем: прямые, гладкие, отливающие антрацитовым блеском, а главное — без дурацкой челки. Нет, никогда Нине не стать такой же красивой, нечего и мечтать.

Однажды в субботу подруги закончили смену в два часа. Света предложила зайти к ней домой, перекусить, а там видно будет. Прежде Нина у нее дома не бывала, потому что жила она далеко — во Владимировке, в районе деревянных домов, за каменным мостом через мутную Сусую. Добираться туда было далеко и не очень удобно.

Большую часть пути девушки шли пешком, вначале по обочине дороги, а затем, свернув в паутину переулков, прямиком через непролазную грязь. Обходить лужи было бессмысленно, даже вплотную прижимаясь к серым покосившимся заборам, за которыми, эстафетой передавая пешеходов от двора к двору, захлебывались лаем собаки.

Нина была в этом районе впервые и рассматривала окрестности с любознательностью исследователя. Больше всего ее удивили названия улиц — полная дисгармония с незатейливым пейзажем.

— Улица Достоевского. Интересно, почему ее так назвали? Даже Петербург в его романах таким мрачным не был.

— У нас тут и улица Лермонтова есть, еще страшнее, — засмеялась Света. — А еще Толстого и Маяковского. Всех классиков русской литературы на грязную окраину загнали.

— Скорее всего, какой-то романтик названия давал. А Чехов? Улица Чехова есть? — заволновалась Нина о любимом писателе.

— О, конечно! Только она в центре.

— Точно. Я совсем забыла. Но это странно. Уж собрали бы всех в одном месте. Это, наверное, ему такая честь за то, что «Остров Сахалин» написал. Читала? — спросила Нина.

— Конечно. Прекрасная вещь, правдивая. Только страшная очень. Хорошо, что это все в прошлом.

— А я, знаешь, о чем иногда мечтаю? — задумчиво протянула Нина. — Вот приехал бы Антон Павлович на Сахалин сейчас. Даже не приехал, а прилетел. Мы бы его в аэропорту встречали, а потом водили по городу и показывали музей, и машины, и кино, и дома пятиэтажные, и больницы, и все-все, а он бы удивлялся!

— Нет, ты неисправимая фантазерка! — Света залилась смехом. — Хватит выдумывать, тем более что мы уже пришли.

Она толкнула калитку, и подруги вошли в ухоженный двор.

Деревянный дом был удивительным: низкий и маленький снаружи, внутри он неожиданно оказался большим, с огромной квадратной кухней и пятью-шестью комнатами. Может быть, иллюзию простора создавало почти полное отсутствие мебели.

В центральной комнате стоял низенький деревянный столик, не выше полуметра, за который и пригласила сесть гостью мама Светы, Гым Нё, или просто тетя Галя. Она поставила перед девушками множество маленьких пиалочек, наполненных незнакомой пряной едой. Света взяла палочки, а потом засомневалась:

— Может, тебе ложку дать или вилку?

— Будь спок! — уверенно сказала Нина и храбро взяла палочки, вспомнив науку вьетнамцев десятилетней давности. Тетя Галя что-то скороговоркой сказала дочери, и та засмеялась:

— Мама удивляется, что ты умеешь есть палочками.

— По-моему, есть палочками гораздо проще, чем сидеть на полу. У меня уже спина болит и коленки не помещаются.

Действительно, сидеть перед низким столиком сначала было терпимо, а минут через десять Нина начала ерзать, то вытягивая ноги вперед, то заваливаясь набок, то садясь на колени.

Гым Нё, увидев муки своей гостьи, принесла пару подушек, и стало гораздо удобнее. Не обошлось и без пожара во рту с непривычки, но все равно было очень вкусно, особенно когда Света подсказала не забывать про рис и обмакивать кусочки чего-то необычного в соус.

Девочки немного посидели у Светы в комнате. Пока подружка переодевалась, Нина рассматривала книги на полках. Почти те же, что и у нее: русская и зарубежная классика, стихи Есенина, Ахматовой, Цветаевой.

Потом отправились в кино. В «Спутнике» показывали «Красную мантию». Билетов, конечно, не было, но можно было попытаться купить с рук, если повезет. На прощание Гым Нё дала Нине пакет с воздушным сладким рисом для Сашеньки.