Анна Майклз - Пути памяти

Доктор Маклин растил дочь в традициях кодекса британской военной чести. Он рассказывал ей, как его земляки в Лондоне переносили исторические сокровища – включая шлем, совсем недавно извлеченный из кургана в Саттон-Ху, – на станцию метро Олдвич, чтобы спасти их там от бомбежек. Он рассказывал ей истории о генерал-майоре Фрейберге – «Саламандре», под началом которого служил офицером медицинской службы на Крите. Фрейберг похоронил Руперта Брука [91] Брук, Руперт (1887–1915) – английский поэт. на Скиросе и, как Байрон, переплыл Геллеспонт. Алекс Джиллиан Додсон Маклин была до отвала напичкана рассказами об агенте британской разведки Джаспере Мэскилайне, [92] Мэскилайн, Джаспер (1901–1973) – английский иллюзионист, внук известного мага и иллюзиониста, основателя общества фокусников «Магический круг» Джона Невилла. Д. М. решил адаптировать приемы и принципы сценической магии для реальной борьбы с врагом, его называли «королем камуфляжа Второй мировой войны». Умер в Кении в нищете и безвестности. который в гражданской своей жизни был отпрыском семьи магистров-иллюзионистов. Он помог выиграть войну с помощью чародейства. Помимо обычно состряпанных уловок – ложных дорожных знаков, взрывающихся овец, искусственных лесов, маскировавших аэродромы, и призрачных батальонов, созданных игрой света и тени, – Мэскилайн был еще постановщиком крупномасштабных колдовских инсценировок и иллюзий, имевших стратегическое значение. С помощью прожекторов и рефлекторов он смог упрятать от врага весь Суэцкий канал. Александрийскую гавань он переместил на целую милю по побережью; каждую ночь там бомбили город, построенный из папье-маше, и место, где он стоял, было завалено фальшивым мусором и покрыто кратерами взрывов, смастеренными из холста.

Когда Алекс рассказывала мне об этих фокусах, я думал о призрачной архитектуре Шпира, [93] Шпир, Альберт (1905–1981) – немецкий архитектор, один из нацистских лидеров, с 1933 по 1945 г. был главным архитектором Гитлера, спроектировавшим, в частности, стадион в Нюрнберге в 1934 г. В 1942–1945 гг. занимал пост министра вооружений. Единственный из нацистских руководителей, признавший свою ответственность за зверства режима, он отсидел 20 лет в заключении в тюрьме Шпандау. его факельных колоннах в Нюрнберге, призрачном колизее, который исчезал на рассвете. Я думал о созданных им неоклассических колоннах, растворяющихся в лучах солнца, в то время как камерные стены продолжали стоять. Я думал о Гудини, [94] Гудини, Гарри (настоящее имя Эрих Вайс) (1874–1926) – знаменитый иллюзионист, прославившийся тем, что в считанные секунды освобождал себя из всякого рода оков – цепей, веревок, ящиков, сундуков и т. п. поражавшем зрителей тем, как он запихивал себя в ящики и сундуки, а потом освобождался из них, не догадываясь даже, что всего через несколько лет другие евреи будут забиваться в мусорные баки, ящики и шкафы, надеясь там спасти себе жизнь.

Мать ее умерла, когда Александре было пятнадцать. Отец нанял домработницу. Не реже раза в неделю Алекс с доктором играли в слова, а по выходным вместе разгадывали кроссворды из лондонской «Тайме». На любой случай жизни у нее был припасен целый арсенал крылатых выражений. Она работала секретарем в приемной отца, которую тот делил с двумя другими врачами. Когда у нее выдавалась свободная минутка, она придумывала анаграммы и крылатые фразы на медицинские темы вроде: «Если хочешь быть здоров – не лечись у докторов» или «Лечиться даром – даром лечиться». Она подумывала о том, чтобы самой стать врачом, но на это ей все никак не хватало времени. Алекс страстно любила музыку – она была профессиональной слушательницей, ходила на симфонические концерты и в джазовые клубы, слушала записи и по нескольким первым тактам могла определить, кто играет на трубе или на рояле. Встреча с Алекс в музыкальной библиотеке стала для меня чем-то вроде подарка судьбы, будто на мой подоконник вдруг села необычной красоты птица. Она была как бьющая через край свобода, как оазис в песчаных барханах. Ее фигура, казалось, сплеталась только из рук и ног, угловатая и грациозная, вся сотканная из частей и кусочков, соединенных общей неизъяснимой притягательностью. А когда ей хотелось казаться особенно искушенной и умудренной, и в лице ее, и во всем теле явственно проглядывал подросток. Беспокойная суетливость невинности тянула меня к ней, как железо к магниту; она прочно заполнила все пространство моего сердца, ершистая и заводная, чесоткой зудящая во всем моем существе, которое отнюдь не была намерена покидать.

Мне кажется, я был таким же неприкаянным, как и она, но меня совершенно не заботил облик, в котором я являюсь миру. Мы оба были тощими, как зубочистки. Интересно, что она видела, когда с любовью на меня смотрела? Отец забил ей голову овеянной романтикой Европой, где постоянно идут дожди, жизнь бьет ключом и звучит натянутой струной. Когда она вырывалась из привычного окружения британских одноклассников, ее тянуло к иммигрантам, к событиям, организованным профсоюзами. Ее отец питал особое уважение к грекам с тех пор, как стал свидетелем выступления против немцев пожилых женщин в Модийоне [95] Модийон – деревня в материковой Греции. – их оружием были метлы и лопаты. Может быть, Алекс казалось, что я был именно тем романом, который уготовил ей отец.

Алекс любила развязно жестикулировать руками, но всегда в душе надеялась, что кто-нибудь возьмет ее за руки и одернет, плотно прижав их к бокам. Она походила на героиню эксцентричного водевиля, тщетно пытающуюся найти в легкой комедии серьезность драмы. Она тратила массу усилий, чтобы всегда идти в ногу с самой последней модой, и в то же время ей хотелось полноты духовной жизни – но даже на чтение у нее не оставалось времени. Когда отношения между людьми разлаживаются, последними исчезают благие намерения. Сошлись мы друг с другом сразу, а чтобы разойтись, нам понадобилось пять лет. Она часто подпрыгивала и висла на мне, как ребенок, обвив мне шею руками. Она как-то купила себе красные туфли и надевала их только тогда, когда шел дождь, потому что ей нравилось, как они смотрятся на мокром асфальте мостовой. Она была вечным двигателем, которому хотелось рассуждать о философии. И вообще, если Алекс не плясала, значит, она стояла на голове.

Мы частенько захаживали в «Бассель» или «Сладости Дианы», много говорили в прокуренной булочной Константина, где запах табачного дыма забивал хлебный дух. Она называла ее «Нитнатснок» – «Константин» наоборот. Алекс обожала перевертыши, обычно мы вместе их придумывали, когда гуляли в центре города. «Сенсация: поп яйца снес!» «Не зело пурген негру полезен».