Жан-Люк Утерс - Путешествие с Люком

Вернувшись к Жюли, я застал ее в расстроенных чувствах: она корила себя за молчаливое согласие на этот злодейский акт. Оставить ребенка, которому нет еще и двух лет, одного в машине, на крутом спуске улицы незнакомого города — это не шутка. «А что, если наши действия подпадают под какую-ни-будь статью уголовного кодекса?» — спросила она меня. «Бельгийского или американского?» — парировал я.

И мы заснули как убитые, больше ни о чем не думая. Однако довольно скоро наш сон был прерван. В два часа ночи нас вдруг разбудил громкий звонок в дверь. Я в панике соскочил с кровати, торопливо накинул халат Джорджа и побежал открывать. На крыльце стояли Дрюмоны; куда только делись их вчерашние приветливые мины: теперь они буквально испепеляли меня гневными взглядами. «Your child is crying in the car» [42] Ваш ребенок кричит в машине (англ.). , — хором отчеканили они. Ко мне подбежала Жюли, также поспешно надевшая хозяйкин халат, и мы бросились к трейлеру. Люк и в самом деле надрывно кричал на всю улицу. Я осторожно приоткрыл дверь машины и увидел нашего ребенка, корчившегося на полу. Он упал со своего ложа, с высоты двух метров, и приземлился на одеяла, к счастью, оставленные как раз под его постелью. Жюли схватила Люка на руки, прижала к груди. На его личике не было никаких следов крови, гибкие ножки целы, очаровательные пухлые ручонки сгибались нормально. Тем не менее он продолжал рыдать: еще бы, ведь ему довелось испытать первый страх в своей даже еще не двухлетней жизни, ужас полного одиночества и заброшенности. Дрюмоны не проявляли никакого сочувствия, наоборот, в их глазах читалось суровое осуждение. Сомневаться не приходилось: они считали нас убийцами, хуже того, детоубийцами. Не сказав нам ни слова, они ретировались, и мы услышали резкий щелчок их замка, зловещий, как скрежет ключа в тюремной двери.

Мы уложили Люка в нашей спальне и долго глядели на него. Наконец, он уснул, лежа на спине, сжимая кулачки и громко дыша приоткрытым ртом. Не помню, сколько времени простояли мы над раскладушкой, чутко вслушиваясь в ритм его дыхания. Страшно было подумать, что этот малыш — самое дорогое, что было у нас в жизни, — едва не погиб из-за нашего преступного легкомыслия. На чем же держится человеческое существование? — раздумывали мы оба, не сговариваясь. Судя по всему, на одной тоненькой нити, как нам только что доказал этот ужасный опыт.

Было уже позднее утро, а мы еще крепко спали, когда нас внезапно вырвал из забытья звонок у входной двери. Этот пронзительный звонок, который я еще вчера собирался отключить, разнесся по всему дому. Сначала мы подумали: это наверняка Дрюмоны. Кто же еще знает о нашем пребывании в этих местах? И кому придет в голову беспокоить нас в такое раннее время? Мы облачились в хозяйские халаты, точно в боевые доспехи. За дверью ждали двое полицейских в безупречных синих мундирах. С револьверами и наручниками у пояса. Это зрелище могло бы вызвать во мне священный трепет, если бы не общеизвестная изысканная репутация местных служителей закона, весьма толерантных к гомосексуалистам, которые в Сан-Франциско — и это все знают — могут целоваться взасос прямо посреди улицы, на глазах у копов, не опасаясь задержания.

Они начали с требования предъявить паспорт и документы на машину. Задав стандартные вопросы о цели нашего путешествия и спросив, на каких основаниях мы заняли дом Бастенов в их отсутствие, они перешли к тому, что назвали «событиями минувшей ночи». И начали формулировать, одно за другим, свои обвинения: отсутствие надлежащего надзора за ребенком, пренебрежение родительскими обязанностями, и прочее, и прочее, смысл которых мы улавливали с трудом, понимая только одно: все они далеко небезобидны. Мы мысленно проклинали Дрюмонов, которые нас заложили. Я счел за лучшее сразу покаяться, но при этом намекнул на смягчающие обстоятельства. Собравшись с духом, я предложил копам сесть и пустился в описание наших странствий через пустыни, в трейлере без кондиционера, с ребенком на грани обезвоживания, спавшим на кушетке под крышей трейлера, который стал для него родным домом. Прибыв в Сан-Франциско совершенно без сил, мы не нашли в себе достаточной решимости — что правда, то правда, этот упрек вполне справедлив! — заставить Люка провести ночь с нами в доме. Копы слушали мою историю, как приключенческий роман, изумленно разинув рты; еще немного, и они расплакались бы от жалости. Один из них что-то записывал в блокноте. Второй время от времени задавал вопросы, в полном ужасе от нашего легкомыслия. В конце концов, первый — похоже, старший по званию — вынул визитку и вручил ее нам с настоятельной просьбой вызывать полицию Сан-Франциско, если возникнет хоть какая-то, пусть даже мелкая проблема. «И главное, — настойчиво повторил он, — делайте это сразу, пока не поздно. Безопасность — дело серьезное, не стоит рисковать понапрасну».

Мы еще минутку постояли на пороге дома, после того как полицейские отбыли, отвергнув мое предложение пропустить стаканчик. «На службе — никогда!» — дружно ответили они и уехали, пожелав нам удачного путешествия. Тут я заметил чету Дрюмонов, которые исподтишка наблюдали за этой сценой из своего окна, наверняка проклиная городскую полицию, оставившую на свободе злодеев (никак не меньше!), застигнутых на месте преступления.

Мы осмотрели Сан-Франциско, хотя настроение наше было изрядно подпорчено. Зато Люк быстро обретал утраченный вкус к жизни. Сидя в трамвае на коленях у Жюли, он хлопал в ладоши всякий раз, как чернокожий водитель дергал за ручку звонка перед тем, как подняться вверх по Пауэлл-стрит, а потом ухнуть вниз, точно на американских горках. Маленькие дети обладают свойством легко переворачивать страницу, которое мы, взрослые, с годами утрачиваем. Едва осушив слезы, они вновь готовы весело улыбаться и вступать в схватку с жизнью. Вот и еще одно свидетельство того, что из всех категорий времени им знакомо только настоящее.

Мы ели жареную рыбу на террасе портового ресторана. Да-да, в Сан-Франциско имелись рестораны с открытыми террасами, где можно было выпить вина из настоящего бокала. Вот чудеса-то! Нам хотелось кричать об этом на весь свет. Вы только представьте себе: на карте Соединенных Штатов есть крошечная точка, обозначающая город, где картонные или пластиковые стаканчики не имеют права на существование! Сев на катерок, мы посетили Алькатрас — тюрьму на острове в окружении морских волн, где некогда томились всеми забытые узники. А нынче ее камеры превращены в музей тюремной архитектуры.

Затем мы прогулялись по набережной вдоль бухты и увидели маяк на вершине дюны, как будто нарочно созданный для кисти Эдварда Хоппера [43] Эдвард Хоппер (1882–1967) — популярный американский художник, выдающийся представитель американской жанровой живописи. , если только его не построили по мотивам одной из его картин. Мы полюбовались разноцветными деревянными домиками на сваях в тихом уголке бухты. Жизнь на воде: кто из нас не мечтал об этом?! При одном виде этой деревушки Жюли снова затосковала о Венеции. Побродили мы и по Чайна-тауну. Здесь все было яркое, пестрое; над дверями ресторанов висели изображения драконов и лакированных уток. А вот японский квартал был далеко не так весел, там главенствовали всего два цвета — черный и белый.