Майгулль Аксельссон - Я, которой не было

Включаю освещение в салоне, торопливо глянув в зеркало заднего вида. Хватит. Пора побороть этот страх. Пора в дорогу.

Закрыв глаза, вызываю в памяти образ домика на берегу Хестерумшё. Кусты сирени на углу. Каменное крыльцо, где так приятно сидеть летним утром. Мою старенькую детскую, с обоями в крупный цветок и кружевными занавесками. Удается, но не вполне. За умиротворяющим образом затаились другие. Непроглядный осенний мрак над озером. Потрескивание ступенек, похожее на крадущиеся шаги. Змеиное гнездо у двери в погреб.

Делаю вдох и решаюсь. Есть фонарик, есть фары машины, так что темнота не страшна. Я знаю, деревянная лестница потрескивает оттого, что усыхают доски, а все змеи в это время года давно уже зарылись в землю. Бояться нечего. Кроме собственных фантазий. Поворачиваю ключ зажигания и включаю передачу.

Съезд на Несшё — через какие-то несколько сотен метров. Недрогнувшей рукой поворачивая руль, спеша проскакиваю последние предместья, вылетаю на шоссе.

Огни Йончёпинга медленно гаснут за спиной.

— Я еду домой, — утешаю я сама себя. — У меня ведь есть дом.

Безобразие. Она не может заснуть.

Долго-долго лежит и смотрит во тьму, слушая дыхание Магнуса и отпустив мысли на волю. Вставать она пока что не будет, она никогда не встает, пока он не уснет как следует. Необходимая мера предосторожности. Если только он узнает, чем она время от времени занимается по ночам, то придет в восторг и тоже захочет поучаствовать, а тогда все пойдет насмарку.

Бессонные ночи принадлежат ей одной. С Магнусом их делить невозможно. Их ни с кем невозможно делить.

Вот он погрузился в сон еще глубже. Перестал постанывать, как стонал еще несколько минут назад, мучимый бог весть какими снами. Может, ему снится нож. Как лезвие входит в кишки. Она скалится в темноту. Она говорила ему, чтобы был осторожнее. Можно было бы догадаться — выставка и фильм не останутся без последствий. Но Магнус так до сих пор и не понял, что он уже взрослый. И до сих пор, как семилетний озорник, считает, что ответ за свои поступки придется держать когда-нибудь потом. Это его мама виновата, избаловала с самого детства. А теперь его мама — Мод. Фактически. Он смотрит на нее теми же щенячьими глазами, какими смотрел на мать, вздрагивает, когда она делает ему замечания, и млеет, стоит его похвалить. И она принимает все это — а как иначе? Ее любовь такова.

Мод чуть отодвигается, а потом замирает и вслушивается. Нет, он ничего не заметил, не повернулся, ища ее на ощупь, — лежит так же тяжко и неподвижно, как несколько минут назад. Даже дыхания уже не слышно. Пора вставать. Пора начинать игру.

Последний раз это было давно, много месяцев назад, однако все сделано заранее, все наготове. Халат лежит на кресле в спальне, шлепанцы ждут у двери. В зале на письменном столе — коробок спичек под большим подсвечником. Она привычно протягивает руку и чиркает спичкой. Тени пляшут на стене, когда она хватает канделябр и делает шаг.

И больше нет октября, настал Мидсоммар. Необычный Мидсоммар, такой дождливый и холодный, что придется сидеть в доме. Хорошо, что она несколько лет назад отремонтировала стеклянную веранду, там достаточно места для длинного стола — на весь Бильярдный клуб «Будущее».

Она ставит канделябр на старый буфет и оглядывается. С чего начнем? Со скатерти, конечно, с новой скатерти, купленной зимой в Иончёпинге, в салоне народных промыслов. За несколько тысяч, но она того стоит — точная копия скатерти для нобелевских банкетов. Иногда приходила мысль начать копить и на нобелевский сервиз, но нет, лучше воздержаться, не столько из-за дороговизны, сколько из-за колкостей со стороны некоторых членов Бильярдного клуба «Будущее». Сисселы, например. И МэриМари. Они всегда презирали Мод, она почувствовала это с первой же секунды, — переглядывались через ее голову и закатывали глаза у нее за спиной. Но на сей раз она рассадит их так далеко друг от дружки, что подобный обмен сигналами станет невозможным.

Так. Скатерть великолепная, мгновение можно постоять, любуясь, разглаживая острую складку и раздумывая, какие выбрать тарелки. Старинные, рёрстрандские? Да, пожалуй, их бледная голубизна хорошо смотрится на сливочно-белом фоне. Открыв буфет, она проводит указательным пальцем правой руки по тарелочным краям — две, четыре, шесть, восемь, — потом достает тяжелые тарелки и принимается расставлять. Этой ночью весь Бильярдный клуб «Будущее» соберется у нее за столом. И Сверкер тоже. Главное — Сверкер. Он сядет с торца, между Анной по левую руку и сестрой по правую. Как король.

Она всхлипывает. Семь лет прошло — а она по-прежнему оплакивает Сверкера. Если бы не эти ночи с накрыванием на стол, она бы не выжила. Но когда стол на стеклянной веранде накрыт к ужину на Мидсоммар — он возвращается, он приходит, хотя за окнами осень, хотя он умер, хотя его убили.

Сначала она накрывала маленький стол, крохотный столик, за которым умещались только брат и сестра, но тогда он не приходил. Она сидела в одиночестве над его пустой тарелкой и смотрела, как сгорают свечи. Вообще говоря, логично. Сверкеру всегда было мало общества одного человека, даже если это собственная сестра; в жизни, как и в смерти, ему требовалась большая компания. Это факт, и ничего не попишешь. Все сложилось бы иначе, если бы это понимала и МэриМари, если бы у этой женщины имелась хоть капля смирения.

Рюмки? Фамильные, разумеется, папины любимые, и высокие пивные стаканы, которые подарили Сверкеру, когда он сдал студенческие экзамены, — те самые, что она с особой тщательностью упаковывала, когда они с Магнусом освобождали дом в Бромме под недреманным оком чудовища-адвокатессы МэриМари. Мгновение Мод медлит, осмысливая это воспоминание, а потом достает простые стеклянные бокалы для вина — ими всегда пользовались на Мидсоммар из соображений предосторожности. Так спокойнее. Когда дело дойдет до вина, все будут уже веселые и неуклюжие.

В прошлом году они с Магнусом послали приглашение на Мидсоммар оставшейся части Бильярдного клуба «Будущее». Торстен и Сиссела даже не ответили, а Анна и Пер отделались настолько явными отговорками, что было просто обидно. Магнус удивился и расстроился, а она лишь пожала плечами, притворившись, что как раз этого и ждала. Но была разочарована, причем до такой степени, что это даже выходило за грань разумного. Подсознательно она всерьез поверила, что Сверкер оживет, если все они снова соберутся на Мидсоммар. Но теперь она все понимает. И довольствуется собственными ночными празднествами.

Так, все почти готово, осталось украсить стол. Она оглядывается, герань все еще цветет, но к Мидсоммару ее цветы совершенно не подходят. Вместо них она отщипывает пару веточек плюща и кладет на скатерть, а потом опять открывает буфет в поисках майского шеста, который Магнус в свое время сделал из зеленого стекла и кусочков золотой смальты. Он нравился Сверкеру. Единственная работа Магнуса, о которой он высказался с одобрением.