Артур Япин - Сон льва

Высоко у необъятного потолка, на вершине лесов выложен пол из досок. Доски пружинят в такт шагам, усиливая ощущение парения.

Фрески, которые они раньше созерцали лишь издалека, теперь прекрасно видны. Обнаженные фигуры и пророки гигантских размеров. Между ними — сивиллы. Сангалло прищуривается, чтобы рассмотреть Кумскую сивиллу. [281] Кумская сивилла — Кумы — город в Кампании, Италия, где находится Храм Аполлона со знаменитой Кумской сивиллой. Всего 14 сивилл: Дельфийская, Фригийская, Колофонская, Эритрейская, Самосская, Делосская, Троянская, Персидская, Халдейская, Египетская, Палестинская, Кумекая, Тибуртинская, Киммерийская.

— Она предсказала будущее мира в девяти книгах. Переодевшись в старуху, поехала с ними в Рим и предложила царю Тарквинию [282] Тарквиний — Луций Тарквиний Гордый (535–509 до н. э.) — согласно римскому преданию последний, седьмой царь Древнего Рима. за триста золотых. Тому цена показалась слишком высокой, хоть речь шла о судьбе человечества, и он отослал ее прочь. Однако через несколько недель она всякий раз возвращалась, принося на одну книгу меньше, но предлагая оставшиеся всегда за ту же цену. И только когда на Рим обрушился мор и появились странные предзнаменования: новорожденный закричал «Победа!», и в небе появились «воздушные корабли» [283] «Воздушные корабли» — загадочные явления, якобы наблюдавшиеся в небе в Древнем Риме. — Тарквиний решился на покупку. Он купил оставшиеся три книги, где было предсказано, как Рим станет великим, за триста золотых. Все написанное — и смерть Цезаря на ступеньках Курии, и рождение Христа — все исполнилось в точности до дня. Представь себе, — вздыхает Сангалло, — каких высот могло бы достичь человечество, если бы сивилла не сожгла остальные шесть книг…

— Почему он не приказал ей записать заново все, что она сожгла?

— А ты что думаешь? Естественно, приказал, но сивилла отказалась. «Теперь ты понял; сказала она, — в воистину важных вещах самая маленькая часть столь же дорога, как и все целое».

Потолок оказался вовсе не такой гладкий и ровный, как кажется снизу, штукатурка нанесена так грубо, что двое мужчин, ростом значительно выше японцев, постоянно вынуждены нагибаться, чтобы не удариться о наросты. Они идут осторожно к середине помоста, пытаясь разглядеть фигуры над собой, что не удается. Они находятся так близко от росписи, что перспектива полностью искажена. Максим узнает лицо, но только потому, что в этом месте цвет кожи отличается от голубизны неба и пурпурной мантии Бога. Затем он обнаруживает глаз. И рот, искаженный, растянутый, как в анаморфозе. [284] Анаморфоза (anamorfose, греч.) — оптическое искажение перспективы. Применялось, как художественный прием в живописи Ренессанса.

Максим с Сангалло идут к центру зала, где Адам парит напротив Бога в момент своего творения. Недалеко оттуда стоят несколько высоких тележек, лежа на которых работают реставраторы. Максим и Сангалло забираются на них. Теперь они видят фрески так же, как и сам Микеланджело в момент их создания, — на расстоянии вытянутой руки. Максим торжественно лежит. Долго с благоговением изучает мазки кисти на слое мела. Вдруг обнаруживает волосинку. Кончик ее торчит из-под слоя краски. Размышляет, не вытащить ли ему ее оттуда и не сохранить как реликвию.

Максим с трепетом представляет себе переживания старика-виконта, всю жизнь ждавшего этого необычайного момента, и старается лежать тихо-тихо, чтобы тому не мешать. А сам наслаждается розовыми полосками на фиолетовом фоне, но когда решает посмотреть в сторону, то видит, что Сангалло уже давно закончил осматривать и идет к лифту.

— Ну что ты там лежишь? — говорит он нетерпеливо. — Там же нечего смотреть.

— Как же, а рука мастера? — запинается Максим.

— Иногда чудо настолько велико, что его следует созерцать только издали.

— А как же мощь его мазка? А точность штриха?..

Сангалло влезает в лифт. Нажимает на кнопку и медленно опускается.

— Если бы Микеланджело хотел, чтобы мы уткнулись в его шедевр носом, то нарисовал бы все на полу.

Теперь Максим один. Сомневается — последовать сразу же за Сангалло или побыть еще. Так близко ему больше никогда не удастся подойти. Пока он колеблется, его взгляд распознает палец Бога. Размером с человека, но точно палец. Вот первая фаланга, складочка кожи вокруг сустава, ноготь… Палец согнут и расслаблен. Максим следует за ним в том направлении, куда тот указывает. — На палец Адама. Тот сильнее и выпрямлен, словно хочет коснуться. С такого близкого расстояния трудно понять, кто чье творение. Человек рожден из Бога или Бог появляется, потому что нужен Человеку? Всемогущее творит ничтожное или наоборот? Два пальца не касаются друг друга, как раньше ошибочно полагал Максим. Они изо всех сил стараются дотянуться, но безрезультатно. Между ними — кусок неба. Они давят на него своими двумя огромными пальцами, но тщетно. Максим измеряет расстояние. Это ничто. Их разделяет всего лишь воздух, как невидимое магнитное поле между двумя одинаковыми полюсами.

— Это реакция на длительный стресс, — объясняет Понторакс.

Его лицо находится так близко от Галиного, что их носы соприкасаются.

— Это всегда — стопроцентный рецепт, чтобы вызвать припадок эпилепсии.

Гала чувствует его дыхание на своих глазах. Она хочет сомкнуть ресницы, но не может. Верхние и нижние веки держат распахнутыми маленькие скобки. Ее голова привязана кожаными ремешками к операционному столу. Когда она хочет их потрогать, чтобы понять, что это, то обнаруживает, что руки ее тоже не повинуются. К кистям рук и лодыжкам прикреплена аппаратура, а вокруг бедер повязан пояс.

Как только она открывает рот, чтобы закричать, Понторакс вставляет туда деревянный мундштук, чтобы она ни в коем случае не поранила язык.

— Успокойся, малышка, — говорит дотторе заботливо. Он готовит раствор на высоком гранитном столе.

— К счастью, ты в лучших руках.

Она пытается рассмотреть аппаратуру, которая к ней подключена.

К ее голове подходят провода. Еще она чувствует липкую смесь, которой электроды прикреплены к ее голове.

— Понимаешь, — шепчет Понторакс, подходя к ней с пипеткой, — в том, что случилось, я упрекаю, прежде всего, себя. Кто тебе устроил такой стресс, я не знаю, но со мной ты не боялась расслабиться. Так что видишь, даже тот мужчина, который хочет для тебя только самого лучшего, может принести самое худшее.

Он прижимается губами к ее лбу.

— Да, — вздыхает он, любящий мужчина несет большие обязательства.

Он капает обезболивающий раствор, заботливо приготовленный, сначала в один ее глаз, потом в другой. Гала вздрагивает от холодных капель, падающих в сухие глаза. Потом Понторакс ставит операционный стол перед лампами на штативе и нажимает на рычаг. Гала пытается отвести взгляд, но мышцы больше не повинуются.