Елена Катасонова - Пересечение

Вот и жили без мужчин одинокие женщины, стиснув зубы, тоскливо дожидаясь старости, торопя ее, чтоб не мучиться, раздраженно воспитывая детей, а потом расплачиваясь за высокую мораль тяжелейшими нервными срывами. Нет, все-таки нам повезло…

Даша встает, машинально продолжает уборку. Летят в ведро старые ручки, газетные вырезки — сплошь шестнадцатая полоса "Литературки", — дряхлые карты древнего мира, самодельные словарики английских слов, со старанием начатые и через месяц брошенные. Но все делается машинально, все мысли о тетради в дальнем углу среднего ящика.

С трудом дожидается она дочери. Рабочие планы на сегодняшний вечер зачеркнуты, продумана только завтрашняя лекция, остальное все передвинуто. И вот вечерний, вдвоем, разговор. Галя притащила подушку, пристроилась под бочок к маме. Они лежат, накрыв ноги пледом, и философствуют — о литературе и музыке, об искусстве. Даша осторожно приближается к тому, что тревожит: рассказывает о поздней, тяжелой любви Тютчева.

— Знаешь, как бывает, мучают как раз тех, кого любят, мучают их и страдают сами. У него даже стихи есть такие: "Ах, как убийственно мы любим…" Тютчев выстрадал эти слова: замучил ведь и себя, и любимую женщину. И смерти ее себе не простил, не успокоился до конца своих дней — метался по свету и горевал, горевал… И все-таки любовь, чунечка, великое благо…

"Чунечка", их семейное слово — от "дочунечка", сочинил, как ни странно, Вадим, когда Галя была еще маленькой.

"Чунечка" теснее прижимается к маме.

— А страдания?

— Да, страданий много, — задумчиво соглашается Даша. — Но без любви годы летят незаметно и стерто, потому что нет сильных чувств. Год любви — как еще одна, подаренная тебе жизнь. Любовь, Галча, расширяет пространство, делает человека мудрее и глубже, заставляет забыть о смерти.

Галя молчит, слушает, тепло и чисто дышит матери в щеку. Даша не видит ее лица, терпеливо ждет, дожидается: Галя поднимается на локте, в глазах вопрос и надежда.

— А у меня почему не так? — шепчет она испуганно. — Мне просто очень грустно. И ничего не расширилось, никакой там мудрости… Зачем, мама, жить, когда все равно умрешь? Зачем, например, учиться? Ведь все исчезнет…

Вот оно — тоска человека, впервые осознавшего себя; смертным. Даша хорошо помнит, что чувствовала она в юности.

Ох, как она страдала тогда! Мысль о смерти стала вдруг неотступной, испепеляющей, все собой затмевала, превращая жизнь в пустыню. В самом деле, к чему науки и умные книги, зачем слушать музыку, что-то помнить, если все исчезнет вместе с тобой? Что бы ты ни делал, ты умрешь, это единственное, что мы знаем точно. И даже в бога теперь мы не верим. А тому, кто верит, ему разве легче? Вера предупреждает, грозит — Страшным судом, геенной огненной, но не освобождает от страха. И все-таки верующий боится, наверное, иначе: пусть огонь, адское пламя, вечные муки, но ты их чувствуешь! Для атеистов за смертным порогом нет вообще ничего, даже боли.

А на земле будут, как прежде, рассветы, закаты, снега и грозы — без тебя, будет штормить осеннее Балтийское море, дышать сосной зеленая Нида, а ты этого не увидишь, всего этого не почувствуешь, не вспомнит твоя душа, потому что умрет вместе с телом, исчезнет навеки… Атеисты — отряд самых мужественных: они знают, что их ждет пустота.

Как помочь Гале? Ведь это ужасная правда, жестокая, бессмысленная игра природы, а если и есть в ней смысл, то его мы не знаем, веками бьемся в отчаянии, стараясь понять, угадать — зачем? — и не в силах. Но Галя ждет от мамы ответа, она на маму надеется. Даша приготовила целую речь, полную призывов и утверждений, здорового оптимизма, но взглянула в страдающие родные глаза, и боль, мгновенно возникшая в ней в ответ, подсказала единственно правильные слова.

— Жизнь не бессмысленна, — сказала она, — и смысл в ней самой. Столько всего интересного, удивительного, которого пока ты не знаешь. Так много надо сделать, повидать, прочитать, наработать. Знаешь изречение древних: "Спешите делать добро"? Спешите, жизнь коротка! Но она же и Длинна очень, по делам и событиям, каждый открывает ее заново, а у тебя вся она впереди… А полюбишь, родится ребенок, ты вообще о смерти забудешь.

— Правда, мамочка, правда?

— Правда, детка, ты мне поверь.

— Да-а-а, а князь Андрей почему не забыл? Он еще как мучился, а у него же был сын.

Внезапный поворот Галиных мыслей ставит в тупик, но Даша понимает, в чем дело: они проходят в школе "Войну и мир", смерть князя Андрея: "То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него стало близко…" Предчувствие смерти всю жизнь — как это жестоко, но именно так чувствовал, так воспринимал мир Толстой…

— Я говорю о женщине, Галя, — быстро и честно нашлась Даша, — о той, что дает жизнь. Она рожает в муках, вскармливает малыша, это огромный труд, но и награда за него велика. Вот я смотрю на тебя, и ты так мне близка, будто ты — часть меня, мое продолжение. Это почти бессмертие, ты вспомнишь мои слова, когда станешь матерью. Да еще если повезет с профессией, как повезло мне… Тоже ведь счастье. А ты говоришь, зачем жить!

— Мама, а этот твой зимний знакомый, ты с ним встречаешься? — неожиданно и задумчиво спрашивает Галя. Какую она уловила здесь связь? — Мамочка, ты его любишь?

Даша смотрит на дочь, в ответ — преданный детский взгляд, — и говорит правду:

— Да, люблю.

— А почему не выходишь за него замуж?

— Ну вот еще, — теряется Даша. — Зачем это?

Она все время думает об Андрее, все время чувствует его рядом, но мысль о замужестве ей и в голову не приходила. При чем здесь брак, когда у них любовь? И потом, он же ничего Даше не предлагает. Ну а вдруг предложит?..

Ровно гудят моторы, за иллюминатором вздыбленное поле снежных кучевых облаков. Света закрыла глаза и делает вид, что спит: Женька с его приходами-уходами совсем ее измотал, Даша его просто не понимает. Он как раздвоился: один — уважаемый всеми филолог, автор интересных работ, старый надежный друг, другой — какое-то ничтожное существо: бегает между двумя женщинами, там и тут выглядит плохо, там и тут врет и оправдывается, взращивает к себе презрение. Чего он ждет? У кого из двоих не выдержат нервы, что ли? Даша совсем перестала его уважать, а ведь как с ним считалась когда-то…

Покосившись на Свету, она вынимает из папки листки грядущего выступления — обе летят на конгресс фольклористов, в Тбилиси. Кажется, Света и в самом деле заснула. Ну и прекрасно, пусть хоть в самолете поспит: у нее, как у Даши когда-то, невидимый злобный враг — бессонница. Даша осторожно переворачивает страницы — шелест может спугнуть зыбкий сон Светы, — кладет листки в папку, тоже закрывает глаза. Надо и ей передохнуть: работа предстоит напряженная, да еще их ждут Нина с Георгием — грузинское гостеприимство штука серьезная.