Шейн Джонс - Остаемся зимовать

Мы нашли место, где лежало его тело, высокие деревья, согнутые пополам, взрытую землю — так, насколько я помню, выглядели волны, разбивающиеся о землю. Ополченец номер Семнадцать схватил меня за руку. Другие оглядывали небо в поисках двух дыр. Когда мы пришли на место его смерти, два ополченца бросились в разные стороны. Те, кто остался, побежали трусцой, улыбаясь и нахваливая друг друга.

Я открыл дверь в дом Февраля и увидел девушку с длинными черными волосами, сидящую за столом. Она улыбнулась и сказала, пожалуйста, заходи и присядь. Я отказался. Я спросил, где Февраль. Она ответила, он ушел, чтобы собрать дров и ягод. Такой обстановки, как в этом доме, я никогда не видел. Казалось, лампы, и столы, и стулья попали сюда из другого мира. Я заметил огонь, горевший у стены, и стопки зачитанных книг, поднимающиеся до потолка.

Ты кто, спросил я.

Я его жена, ответила она.

Февраль забрал мою жену и дочь и уничтожает город, сказал я.

Сожалею. Нас тоже мучает всепоглощающая грусть. Мы тоже плачем чаще, чем смеемся.

Я стоял у входной двери, девушка поднялась и подошла ко мне. От нее пахло медом и дымком, и когда она приблизилась, перед глазами у меня замелькали образы кукурузных стеблей, и птиц, и заляпанных грязью саламандр. У меня закружилась голова. Я схватил ее за плечи, чтобы не упасть. Мое тело кипело в этой обжигающей жаре. Пот скатывался с меня, как свинец.

Что ты, что ты, Таддеус, сказала она, обнимая меня руками, которые напомнили мне о Селах. Не волнуйся о Феврале. Ты не можешь управлять Февралем.

Мои ноги стали ватными. Колени ударились о землю. Теперь мои руки обнимали ее талию. Мед и дымок, мед и дымок, мед и дымок…

Перед глазами все расплылось. Потом почернело.

Очнулся я весь в поту. Сидел на полу у входной двери, а девушка, от которой пахло медом и дымком, сидела за столом, что-то писала на пергаментной бумаге.

Ох, ты не должен видеть, как я это пишу. Притворись, что ты не видишь, как я это пишу.

Собравшись уходить, я услышал мужской голос и развернулся на сто восемьдесят градусов, но увидел только девушку, от которой пахло медом и дымком, машущую мне из-за стола. Выйдя из дома, я глубоко вздохнул, и мои легкие наполнил теплый воздух. Земля стала мягкой, в лужах ползали черви, птицы перелетали с ветки на ветку. Цветы пробивались вокруг дубов, на которых кормились белки. Совы оглушающе ухали, словно предупреждали: что-то здесь не так.

Таддеус шел к нам, махал руками и насвистывал. Человек в желтой птичьей маске, который стоял рядом со мной, заметил, что Таддеус был в рубашке с короткими рукавами, а брюки были завернуты до колен.

Тактика, используемая против Февраля, напомнил я ему.

Мы лишились подушечек пальцев на руках, а пальцы на ногах стали черными внутри сапог. Наши бороды были колючими ото льда, кожа шершавой, и красной, и холодной.

Он замерзнет до смерти, сказал кто-то из ополченцев.

Когда мы подошли к Таддеусу, он рассмеялся и крепко обнял каждого из нас, похлопал по спине, расцеловал в обе щеки. Его руки покрывали черные пятна — укусы Февраля, а кожа на ногах превратилась в лед. Когда он обнимал меня, его руки, казалось, весили тысячу фунтов.

Победа за нами, сказал он.

Ты убил Февраля, спросили мы.

Нет, ответил Таддеус. Но оглянитесь. Я не видел в этом необходимости. Я и так знал, что вокруг — деревья, гнущиеся под тяжестью снега, а над головой — серое небо. Поэтому я лишь смотрел на Таддеуса, и снег падал на его голые руки.

Что такое, спросил Таддеус. Почему вы все так на меня смотрите.

Таддеус говорил о весне, как будто она уже давно наступила. Мы видели снег и ощущали холодный воздух, ему же казалось, что поля зеленые, и рукой прикрывал глаза от яркого солнца.

Вот, я протянул Таддеусу пачку листков с деталями подготовленного детьми подземелья плана военных действий против Февраля.

Он прочитал каждую страничку. Сказал, что, если бы он знал о военном плане, составленном детьми подземелья, Февраль закончился бы на десятый день. Таддеус бросил бумаги в кучу снега.

Заканчивайте войну, сказал он.

Ополченцы переглядывались, пока я не подобрал листки и не попытался объяснить Таддеусу, что Февраль продолжается и последняя неделя выдалась самой худшей.

Полнейшая чепуха, ответил Таддеус. Мы должны вернуться в город и начать весеннюю жатву. Скажи детям подземелья, что им пора подниматься на поверхность и становиться обычными детьми.

Один ополченец что-то шепнул на ухо другому, они передавали эти слова друг другу, пока их не услышал и я. Надо идти к Профессору за помощью. Я кивнул. Мы кивнули. Таддеус смеялся.

Таддеус Лоу верит, что сейчас весна. Он несколько раз выходил из моего дома, чтобы собрать овощи, а потом прикидывался, будто готовит их на огне, на котором я обычно варил картофель. У меня рвется сердце, когда я вижу такое поведение Таддеуса, и вывод я могу сделать только один — это самый жестокий трюк Февраля.

Таддеус безудержно смеялся, когда я надел ящик света. Шлепнул меня по голове, сшиб со стула на пол.

Таддеус несколько раз спрашивал, почему я в свитере и шарфе.

Таддеус смеялся и качал головой всякий раз, когда я отвечал, что на дворе Февраль, и длится он почти девятьсот дней.

Таддеус не знает, кто я. Не отдает себе отчет, где находится.

Я уверен, он кем-то отравлен, или заколдован, или загипнотизирован. Мне тяжело даже писать об этом, потому что в этот самый момент Таддеус стоит под открытым небом без рубашки и говорит, что наслаждается теплом солнечного света. На самом деле за окном пурга.

Таддеус дважды спрашивал меня, остановлена ли война детей с Февралем, и я отвечал, что да, насколько мне известно, она прекратилась.

Я также рассказал ему о том, что по-новому сложил клочки пергамента, упавшие с неба, но он ушел в снегопад.

В том, что я не призрак, мне удалось убедить только детей подземелья. Когда я сказала им, что мое тело, найденное на берегу реки, не настоящее, они ответили, что уже все знают. Сказали, что им известны многие уловки Февраля.

Дети прорыли под городом сложный лабиринт тоннелей, освещенный подвешенными к потолку фонарями. На каждом перекрестке стояли деревянные таблички с направленной вверх стрелкой и указывали, какая часть города, какой магазин или дом находятся прямо над тобой. Я нашла свой дом, забралась наверх и сдвинула половицу. Мой отец вновь говорил о полете на воздушном шаре. Он разговаривал сам с собой о том, как сладок воздух на определенной высоте. Описывал порывы ветра, покачивая руками. Описывал подъем воздушного шара, вскидывая руки к потолку, воспроизводя губами шипение горящего газа.