Юрий Буйда - Марс

— Зачем тебе это? — спросила она, не глядя на него. — Мы тебе — зачем?

Марс щелкнул зажигалкой. Рита прикурила.

— Зачем? — повторила она.

— Не кури много, — сказал он, поднимаясь и протягивая ей руку. — Это мы без нее не можем. Она и без нас умрет, а нам без нее не прожить.

Рита выбросила сигарету и взяла его за руку.

Через месяц, в начале октября, в чудовском храме Воскресенья Господня в присутствии немногочисленных гостей Марс и Рина сочетались браком.

Рина была в белом и золотом, а Рита — в золотом и зеленом.

Когда священник спросил Рину, берет ли она в мужья раба Божия Марата, Рита ответила за безъязыкую сестру: “Да”.

В конце марта Рита родила сына — его назвали Ильей, Ильей Маратовичем. А Рина в начале июня родила девочку — ее назвали Ольгой, Ольгой Маратовной.

Марс по-прежнему много работал, Рита и Рина занимались детьми.

Никто не знал, как все эти марсианки делят своего Марса, а гадать о том, что из всего этого выйдет, никто и не брался. К Марсу с такими разговорами люди подходить боялись, к Рите — побаивались: того и гляди пырнет шилом. А с Малиной говорить про это было бесполезно.

Когда однажды старуха Баба Жа сказала, что такая жизнь долго продолжаться не может, потому что это не жизнь, а мечта, Малина ответила с сонной улыбкой: “Нет мечты — нет и правды”. От нее и отстали.

Днем Малина прогуливалась по городу, нарочно то и дело проходя мимо аптечной витрины, мимо карлика, заключенного в бутыль со спиртом. Глаза его вспыхивали, когда мимо проплывала Малина. Она игриво подмигивала карлику и удалялась, поигрывая задницей, которая размерами и красотой не уступала корме шестидесятипушеченого фрегата, мощно режущего океанские воды и несущего на высоких мачтах умопомрачительные белоснежные паруса, наполненные ветром и не уступающие размером и красотой грудям Малины.

А ночью, когда город засыпал, она выходила на балкон, сбрасывала шелковый халат и, заведя руки за спину, начинала расстегивать лифчик, и карлик в аптечной витрине широко открывал глаза и замирал, глядя на огромную белую женщину в вышине, среди звезд, и ему вдруг вспоминалась молодость — кавалерийские лавы, турецкие ятаганы, окровавленные знамена, разверстые черные рты раненых, трубы и барабаны, слава, слава, слава, смерть и слава, и слезы наворачивались на глаза карлика, вот уже двести лет пытающегося смириться с божественным несовершенством человеческой жизни, и горечью наполнялось его бедное сердце, когда Малина наконец со стоном освобождалась от лифчика и — нет, не раскаленные ядра вылетали из чудовищной пушки — всплывали над Чудовом два туманных и нежных светила, две полные луны, две родные сестры — покой и печаль...