Юрий Буйда - Ваниль и миндаль

Ваниль кивнула, хотя и не поняла, что значит — пора.

Нико расплатился.

— Если хочешь, — сказал он, — можешь пожить несколько дней у нас. Пока там все уляжется... С Ольгой я договорюсь.

Ольгой звали мать Ванили.

Нико открыл дверцу машины.

— И перестань называть мать мамкой. — Он помог ей забраться на переднее сиденье. — Попробуй называть ее мамой. А? Ради нашей дружбы.

Ваниль покраснела.

Когда он запустил двигатель, зазвонил телефон.

— Да, — сказал Нико.

Вдруг закрыл глаза.

— Да, — снова сказал он, выключая телефон.

— Извини... — Нико всем телом повернулся к девочке. — Планы меняются. У тебя есть деньги на автобус?

Достал бумажник, сунул Ванили купюру.

— Ирина Ивановна умерла, — сказал он. — Только что.

Ирину Нелединскую хоронили в Чудове. Отпевали в древней Воскресенской церкви, стены которой всегда, зимой и летом, были покрыты инеем, несли гроб по площади, посыпанной по старинному обычаю сахаром, сожгли “под голубку” — девочка, одетая во все белое, выпустила из рук белую птицу-душу, когда медный ангел на трубе крематория запел прощальную.

Нико никогда не приезжал в Чудов с охраной, но на этот раз возле него неотлучно держались трое крепких молодых мужчин, которые вежливо оттирали любого, кто пытался приблизиться к их хозяину. Исключение было сделано только для тещи, матери Ирины, да для Ольги и Ванили.

В церкви, в крематории и на поминках в ресторане “Собака Павлова” Нико молчал, был холоден, отчужден.

Женщины шептались: такой мужчина, конечно, один не останется — сорок два года, красавец, богач, такие во вдовцах долго не ходят.

Ванили были неприятны эти шепотки. Ей хотелось подойти к Нико, но не решалась. Она вдруг вспомнила, как мать однажды сказала, что Нико хороший человек, но живет какой-то страшной жизнью. Он был богом с иконы, которого невозможно обойти кругом, увидеть его затылок, и это пугало.

После поминок Нико вдруг поманил Ваниль.

— Помнишь наш разговор в кафе? Так вот, девочка, ради настоящей жизни, ради своей подлинности иногда приходится переступать через других людей. Не бойся. В других случаях это тоже приходится делать, но чаще и злее. И с каждым годом все чаще и все злее. Переступить-то переступишь, а потом куда идти? Слишком много дорог, слишком... — Вздохнул, поцеловал Ваниль в лоб. — Пообещай, что будешь мечтать о настоящей жизни. Хотя бы мечтать.

Ваниль кивнула.

Нико сел в машину — кортеж тронулся.

— О чем это он? — испуганно спросила мать. — Зачем мечтать-то?

— Пойдем домой, мама, — сказала Ваниль.

Ваниль не обманула Нико: десять лет она мечтала о настоящей жизни.

После смерти жены Нико перестал приезжать в Чудов. Звонил редко — поздравлял с Рождеством и Пасхой. Все больше времени проводил за границей. Когда узнал, что Ваниль поступила в университет, прислал денег: “Купи себе что-нибудь”.

Денег было много, но Ваниль не стала их тратить — открыла счет в банке. Она была экономной девочкой. Лечила зубы и стриглась в Чудове, покупала китайские шмотки и ужинала жареной куриной печенкой. Училась на факультете вычислительной математики, хотя с таким же успехом могла бы учиться на филолога-германиста или финансиста.

По окончании университета устроилась в компанию, которая торговала программным обеспечением. Платили хорошо, но половину зарплаты выдавали в конвертах. На работе Ваниль подружилась с усатенькой Юлькой, девушкой крупной, смуглой и бойкой, вместе они сняли квартиру с видом на Измайловский парк — выходило по двенадцать с половиной тысяч на душу в месяц. Именно с этой Юлькой Ваниль и пережила самое волнующее приключение в своей жизни: однажды они выпили вина и вместе пошли принимать душ — принимали до умопомрачения. Вскоре, однако, Юлька встретила своего милого, вышла замуж и съехала.

Ваниль перебралась в квартиру поменьше. По вечерам листала глянцевые журналы или сидела за компьютером, переписываясь с френдами в социальных сетях. Она вывешивала “В контакте” свои фотографии — томные позы, затуманенный взгляд — и получала комментарии вроде: “Чем ты прогневила богов? Неужели они вернули тебя на землю, позавидовав твоей красоте?”, счастливо вздыхала, но потом поджимала тонкие губы и на предложения о встречах в реале не отвечала.

Перед сном она принимала душ и подолгу разглядывала себя в зеркале. Невысокая, светло-пегие пушистые волосы, маленькие глаза, бесцветные губки, едва проклюнувшаяся грудь. Ни цвета, ни вкуса, ни запаха. Разве что ноги — ноги у нее были идеальные, не однобрюховские.

Однажды Нико сказал, что Ваниль похожа на недопроявленную фотографию: изображение лишено резкости, лицо словно в тумане.

“В ней еще не проснулся бог, — сказал Нико. — Но это еще случится. Лишь бы это был нормальный бог, человеческий...”

За десять лет Ваниль прибавила в груди, в бедрах и заднице — ей это шло.

И накопила на банковском счете почти двадцать тысяч евро.

Всякий раз, когда она приезжала в Чудов, мать заводила один и тот же разговор: “Пора замуж, пора”. Ну конечно, Ванили хотелось встретить своего милого. Но что-то удерживало ее, что-то мешало ей ответить взаимностью тем парням, которые изредка пытались за нею ухаживать. Одному из них она даже позволила поцеловать ее по-настоящему, с языком, но когда он вдруг полез под юбку, оттолкнула и сказала: “Нет”. И больше с ним не встречалась.

Матери она об этом, конечно, не рассказывала. Ваниль была не то чтобы очень уж скрытной, но никогда не забывала о тех днях, когда мать обвиняла ее в смерти Ниночки, в смерти, которую Ваниль приманила злым словом.

Ей было двадцать шесть, и она понимала, что рискует остаться одна, и догадывалась, что мечта может убивать, но ничего не могла поделать. По вечерам жарила куриную печенку и мечтала о настоящей жизни. Иногда вспоминала того парня, с которым целовалась. В том, что тот парень поцеловал ее с языком и залез под юбку, она не видела ничего плохого. Ей даже хотелось, чтобы ее целовали именно так, с языком, и чтобы кто-нибудь залез ей под юбку, и хотелось всего того, о чем рассказывала Юлька после свадьбы, но — нет, она сказала “нет”, потому что нет. Дело было не в парне, а в мечте, бессмысленной, как жареная куриная печенка.

Нико позвонил накануне Рождества, поздравил, а потом позвал в гости.

— На Майорку? — ахнула Ольга.

— Денег я пришлю, — сказал Нико. — Приезжайте, когда сможете.

— Приедем, — прошипела Ваниль, глядя на мать страшными глазами.

— Приедем, — испуганно проблеяла мать, — о, Боже ж ты мой, приедем...

Ваниль не сказала матери о тех двадцати тысячах евро, которые накопила за десять лет на банковском счете. Нико прислал денег, и Ольга занялась формальностями: виза, страховка, билеты. Бегая по конторам, она узнала, что ее дочь вряд ли бы пустили в Испанию одну: считалось, что одинокая девушка может там остаться и заняться проституцией. Об этом Ольга с удовольствием сообщила дочери. Та посмотрела на нее пустыми глазами и ничего не ответила.