Илья Штемлер - Завод

— Посторонним сюда вход должен быть запрещен, — сухо выговаривал Греков.

— В том-то и дело. Мне кажется, тут свой шуровал.

— Что значит свой?

— Может, кто из другой бригады. Или сами алехинские… Разве признаются? — Иван Кузьмич поправил стоящий на станке узкий флажок.

— А где сам Алехин?

— Судный день. С обеда ушел.

Греков вспомнил, что сегодня заседает товарищеский суд. И секретарь напомнила, даже в календаре пометила. Теперь обязательно на партсобрании припомнят.

— Понедельник, понедельник… Как у тебя сегодня с этим делом?

— Да вроде ничего. — Иван Кузьмич понимал с полуслова, когда хотел. К тому же он был рад, что Греков направляется к выходу. — Двоих только нет. На бюллетне сидят… А прогульщиков нет.

— Учти. Буду увольнять беспощадно. — Греков сухо простился и отошел.

Иван Кузьмич еще немного постоял у станка.

«Увольнять легко. А план давай… Понедельник-опохмельник. Мало им двух выходных. Все люди как люди. В халатах белых — так вообще как доктора. Культурненько… И всего-то на цех человек пять — десять злокачественных. И уволить бы, черт с ними…»

Греков старался не смотреть на дальние верстаки, где работали «выручальники». Надо пройти и — «не увидеть». Иначе — десяток выговоров по заводу, цех лишается прогрессивки, завод не выполняет месячный план. Сводки, отосланные во все инстанции, — липовые. Неприятности, неприятности. Телефонные звонки, заседания, совещания. А если до конца, то — судебное дело.

Взвыла сирена дрезины. Греков остановился. Черт, еще бы немного… И шлагбаум был приспущен, не заметил, обошел. Дрезинщик вежливо приподнял фуражку.

— Директор просил вас к себе. — Надя-секретарша вскинула крашеные ресницы навстречу Грекову.

— Узнайте, кто еще вызван. — Греков вошел в кабинет.

Поламывало в висках — душно все же сегодня. Вскоре в кабинет вошла секретарша.

— Пригласили Всесвятского и начальника производства, — объявила она.

Если директор пригласил главного экономиста и начальника производства, то наверняка будут обсуждать возможную корректировку плана. Надо быть готовым — неизвестно, как себя поведут поставщики в этом месяце…

Нет занятия более нудного, чем корректировка — каждую лазейку обнюхиваешь. Ведь крупные поправки в Москве не пропустят…

«Их и достаточно. Пусть заседают». Греков вышел из кабинета и решительно свернул к проходной.

Он и забыл, когда уходил с работы раньше семи вечера. И как удивятся дома. А почему обязательно идти домой? Почему бы не пойти в кино? Когда он в последний раз был в кинотеатре? В прошлом году. Конечно, в прошлом году.

На стоянке такси скучало несколько машин.

Греков сел на заднее сиденье.

Шофер сложил газету и включил счетчик.

— Вот что… Вы меня в кинотеатр свезите. В ближайший. Не знаете, что там идет? Впрочем, все равно.

Греков с удовольствием смотрел в окно. Народу как на демонстрации. Конечно, такой прекрасный день… Люди сплошной стеной шли по тротуару. Наиболее нетерпеливые выпадали из общей массы, короткими пробежками спешили по мостовой и вновь смешивались с толпой.

— Вот объедем ипподром, и ваш кинотеатр будет, — сказал шофер.

— Вы вот что… У ипподрома остановите. — Эта идея понравилась Грекову.

— Пожалуйста. Сегодня самая погода. Правда, кто играет, тому не до погоды… Вон сколько их. И приткнуться негде.

— Частные? — Греков с любопытством оглядывал вереницу машин перед ипподромом.

— Разные.

И вдруг Грекову показалось, что он видит знакомое лицо. Он пристально вгляделся…

Молодой человек пересекал автомобильную стоянку.

Так ведь это — Кирилл Алехин… Как он похож на Татьяну, удивительно похож.

Греков вылез из такси и зашагал вверх по лестнице, к ипподрому.

Куда же он девался, этот Кирилл?

Кирилл Алехин шел вдоль шеренги автомашин. Слепые фары с равнодушной терпеливостью уставились в здание ипподрома.

У главной лестницы Кирилл увидел Адьку Зотова своего бывшего одноклассника. Адька закончил мореходку и служил в торговом флоте.

— Полчаса загораю, а он только ползет. Совесть есть?

Кирилл не стал оправдываться. Объяснять Адьке, что с ним произошло на заводе, не было настроения, да и вряд ли бы тот понял.

Адька нетерпеливо двинулся к северному входу.

— Как бега? — спросил вдогонку Кирилл.

— Сэр Джон здесь ошивается, его «Москвич» у киоска притулился. — Адька достал из кармана программку состязаний.

Это означало, что ничего, должно быть, бега, раз старик приехал. Контролерша надорвала билеты и дружески кивнула молодым людям, как старым знакомым.

— Розалия Федоровна, вы не видели Ивана Николаевича? — спросил Адька громоздкую женщину в лиловом платье, стоящую у стены. В одной руке она держала пирожок, оттопырив пухлый мизинец, в другой бутылку черного пива «Консул».

— Этого хромого старикашку? Передайте ему — мое терпение скоро лопнет. Он знает, что я имею в виду. — Розалия Федоровна запрокинула бутылку.

Ребята прошли в кассовый зал. Адька протянул Кириллу программку и отошел в сторону. Интересно, на какую лошадь он ставит? Кирилл раскрыл программку. Жирный крестик стоял против Этикета.

Это имя Кириллу не нравилось. А может, рискнуть? Поставить на этого Этикета?

— Платите! — крикнула кассирша.

— Одинар на Этикета, номер три. И одинар на… на Гладкую Дорогу, — выпалил Кирилл.

— Номер?

— Пять!

Кассирша взяла деньги и бросила на тарелочку два тотализаторных билета…

И зачем он переменил лошадь? Дурацкая неуверенность… Настроение испортилось еще больше. Мало ему неприятностей на заводе. А все безвольный характер.

Шесть лошадей, высоко вскидывая ноги, неторопливо дефилировали мимо трибун. Шесть наездников в цветных камзолах расслабленно покачивались в седлах, равнодушно глядя перед собой.

Кириллу нравилась проходка. Лошади в это время держались спокойно и гордо — их бока не сжимали железной хваткой ноги наездников, и они чувствовали себя свободно. Ровный гул толпы успокаивал лошадей, они ощущали на себе взгляды тысяч глаз, и это пьянило. Нервничать они начнут позже, когда трибуны замолкнут перед сигналом колокола. Сейчас их выбирали. И лошади это понимали, кивая мордами или, наоборот, презрительно отвернувшись от трибун в сторону такой милой сердцу зеленой поляны, где они пасутся, когда по этим бесконечным трибунам гуляет лишь ветер, кружа надорванные билеты, листки программок, раздавленные картонные стаканчики…

— На кого ставит рабочий класс и советские моряки? — услышал Кирилл знакомый голос.

Он обернулся: позади стоял Иван Николаевич, как прозвали его ребята — сэр Джон. Гладко выбрит, аккуратно причесан, в сером легком костюме.