Илья Штемлер - Завод

Греков любил Москву. И сейчас сидя рядом с молчаливым шофером, он как бы настраивался на ритм города. Ему казалось, что даже улицы, прорубленные между утесами домов, тоже напряжены и пульсируют, подчиняясь мощному невидимому компрессору.

Тищенко послал за Грековым машину не просто из вежливости. В лабиринте нового научного центра не так-то легко было разыскать Институт кибернетики. Комплексы зданий отделялись друг от друга густыми перелесками, которым не было видно конца.

— Да. Размахнулись, — довольно произнес Греков.

— А как же? — согласился шофер. — Скоро станцию метро откроют в этом березняке. И никаких курортов не надо.

Кабинет Тищенко размещался на втором этаже необычного круглого здания. Несколько удобных мягких кресел. Большой стол. Коричневая школьная доска. Три магнитофонные тумбы. На стене портрет какого-то старика, выполненный тушью на листе ватмана.

— Здравствуйте, Геннадий Захарович! — Шагнув навстречу, Тищенко протянул руку.

Как и при первой встрече, Греков обратил внимание на черную «бабочку», пронзенную булавкой с янтарем на фоне белоснежного крахмального воротничка. Серый, несколько узковатый костюм придавал фигуре профессора моложавость. Тищенко усадил Грекова в мягкое кресло.

— Ну, рассказывайте, любезный. Мы вас давно ждем.

— Дела, Станислав Михайлович.

— Успешные?

— Разные. План в прошлом месяце провалили.

— Рассказывайте обо всем. — Тищенко достал из стола толстую записную книжку.

Греков вспомнил, что именно в этой записной книжке профессор делал пометки, когда они встречались в гостинице.

— Кстати, какое впечатление произвели на вас мои сотрудники? — спросил Тищенко.

— Прекрасное, — искренне произнес Греков.

— Вот и хорошо. Сейчас вы их увидите. Они ведь продолжают вашу тему. И довольно успешно. Машинный этап закончили. Результаты довольно оптимистичные. А вы, Геннадий Захарович, занимались только текущими делами?

— Нет. Не только. — Греков достал из портфеля тетрадь. — Вот. Привез показать в министерстве. Тут ряд соображений по реорганизации структуры управления. Надеемся на вашу помощь, Станислав Михайлович.

— Только по порядку, дружок. — Тищенко перелистал несколько страниц. Грекова он слушал внимательно, время от времени отставляя тетрадь и делая какие-то пометки в записной книжке.

— Я доволен, что вас расшевелили! — Тищенко громко рассмеялся. — Иначе бы вы не явились к нам. Закисли бы в своей текучке. И жили бы днем сегодняшним, не замечая, что он уже не только вчерашний, но и позавчерашний. Вы это заметили бы тогда, когда процесс стал бы уже необратимым.

— Так уж и необратимым! — с напускной иронией возразил Греков. — Нам бояться нечего. Помогут. Вытянут. Подкинут для плана рентабельные раскладушки или утюги.

— Все это так. Но сколько же можно злоупотреблять бесхозяйственной добротой! — Тищенко закрыл тетрадь. — Вам, руководителям, даны большие права. А для чего? Для наилучшего исполнения ваших же обязанностей, Геннадий Захарович!

— Простите, профессор, за резкость, но иной раз на каждое, так сказать, наше право находится десяток ограничительных инструкций. И они, черт возьми, живучи!

Тищенко развел руками без видимой связи с предыдущим проговорил:

— Какой у меня кабинет! А столько лет ютились в подвалах. Жизнь, она, брат, заставляет… А поглядели бы вы на наш вычислительный центр. Все покажу, все. Сегодня что у нас? Среда? Прекрасно! Вы человек азартный?

Греков пожал плечами.

— Ничего, ничего. У нас спокойные люди проявляют африканские страсти. Мы вам сегодня все покажем. А как же иначе? Вы — заказчик. Мы — исполнители. Все должно выглядеть в лучшем виде. Футболом, надеюсь, вы не увлекаетесь? Но тут вам не устоять! — Тищенко в предвкушении чего-то увлекательного хитро щурил глаза. — Кстати, где вы остановились?

— Дали телеграмму в министерство. Забронируют что-нибудь.

— Если не выйдет, милости прошу ко мне. Мы с супругой будем очень рады. А вот и они! — Профессор прислушался к осторожному стуку. — Войдите!

В кабинет вошли два молодых человека в вельветовых пиджаках. Греков их узнал и даже вспомнил имена. Долговязого, кажется, зовут Федором, блондина — Эдуардом.

— А где же Борис? — спросил Тищенко.

— Ну его! С ним стало совершенно невозможно работать. — Эдуард положил на стол пачку перфолент и листы бумаги. — Бюрократ он, ваш Борис.

— Вы сказали ему, что это немодно?

— Сказали, — подтвердил Федор. — Только в несколько иной форме, — и сухо щелкнул пальцами.

— Федя, я этого не выношу. — Тищенко поморщился.

— Извините, профессор. — Федор сунул руки в карманы. — Он, видите ли, не убежден, что по организации контроля оборудования «Минск тридцать два» выдал результат идентичный «Минску двадцать два». Ему нужна единая привязка. Без этого наш бюрократ не может вести переговоры с заказчиком.

— Как будто мы можем! — Эдуард подошел к доске и взял мел. — Мы халтурщики и хотим поскорей избавиться от темы. Даже сюда не пожелал идти. Может, прикажете ему, Станислав Михайлович? У него ведь все расчеты технического обеспечения системы.

Тищенко подошел к телефону. Набрал несколько цифр, не дождавшись ответа, положил трубку.

— Вы слишком нетерпимы, друзья. Когда Борис найдет нужным выступить, он выступит. Да и пересчет не займет много времени, стоит ли об этом говорить? Начнем! Вам слово, Эдуард…

Сообщения молодых людей захватили Грекова. Это были уже не беглые наброски, а серьезные исследования, подкрепленные расчетами на электронно-вычислительных машинах. Но больше всего его поразила пропасть между тем, что должно быть, и тем, что есть.

Тищенко настороженно смотрел на Грекова из-под припухших век.

— Что, Геннадий Захарович, пугаетесь? — Профессор подошел к доске и исправил цифру в расчетах ритма запуска новых деталей.

— Чепуха! — горячо возразил Эдуард. — Вы не учли время переналадки станка.

— Извините, — Тищенко восстановил цифру. — Видите, Геннадий Захарович, отстаю от жизни. Теоретизирую.

— Судя по всему, объем работ даже на первом этапе оптимального планирования будет столь высок, что все остальные заводские дела придется свернуть, — проговорил Греков, испытывая смятение.

— Это вам лишь так кажется. — Тищенко отвел Грекова к окну. — Но я, честно говоря, рассчитывал на более закаленные нервы. Надо начинать, Геннадий Захарович. Просто необходимо.

— Да я и сам понимаю, — произнес Греков.

— Между прочим, на Львовском телевизорном заводе после внедрения системы оптимального планирования экономия составила полмиллиона рублей. Вы были во Львове?

— Был, — ответил Греков. — В войну.

— В войну. Давно. — Тищенко привалился к стеклу спиной. — Не торопитесь, Геннадий Захарович. Обдумайте сегодняшний доклад моих коллег. Возьмите с собой эти бумаги… Знаете, какое было самое трудное испытание для России? Революция? Нет. Люди понимали, что трудиться для другого несправедливо. Война? Нет. Быть рабом недостойно человека, и это понятно… Самое трудное испытание, через которое мы перешагнули, Геннадий Захарович, это, мне кажется, строительство Днепрогэса. Да, да. Мелочь? Ошибаетесь. Малопонятное явление — электрическая энергия. Ненужная трата сил, по мнению обывателя того времени. И перешагнуть через это… К атому относятся уже уважительней. Теперь надо свыкаться и с новыми формами производства. Отбросить рассуждения — страна большая, есть ресурсы, есть руки.