Денис Драгунский - Господин с кошкой

— Ты что, Лида? — спросил я.

— Не обращай внимания. — И она этой костяной иголкой сильно надрезала себе кожу на бедре. Полилась кровь, она от боли зашипела и сморщилась.

— Ты что? — чуть не крикнул я.

Она левой рукой подтерла кровь, раскрыла эту как будто пудреницу, правой рукой взяла шепотку темного порошка и стала втирать в ранку. Кровь угомонилась. Она сложила все в коробочку, сунула ее в кисет и кинула его мне:

— Положи на место, ладно?

— Ладно. — Я положил мешочек на место, прихлопнул дверку тумбочки и вдруг, что-то поняв, расхохотался:

— Лида, ты как снайпер, да? Засечка на прикладе, да? Шпок — готов! — и засечка?

— Вроде того, — сказала она, шмыгая носом от непрошедшей боли. — У нас такое правило. Чем больше мужчин было у женщины, тем легче ей дома замуж выйти. И вообще чтоб видно было, что она хорошая женщина.

— Да… — сказал я. — Дела…

— Правило такое, — сказала она. — Я тебя не очень напугала? Ты извини, если напугала.

— Нет, что ты! — Я ласково прикоснулся к ее голой ноге. — Лида, скажи, пожалуйста, а ты меня привела, чтобы насечку сделать или я тебе понравился?

— А я тебе понравилась?

— Да, — честно сказал я. — Я просто офигел, когда с тобой целовался.

— То-то же, — сказала она, засмеялась, перегнулась через меня, взяла сигарету и закурила.

— Постой, — сказал я. — Я ведь первый спросил, между прочим.

— Неважно, — сказала она. — Все равно мы не поженимся. Какая разница?

— Лида, — сказал я, переведя дух. — Ладно, твои дела. Но скажи, зачем ты так мучаешься? Во-первых, больно. Во-вторых, на факультете что про тебя говорят, сама знаешь, наверное?

— Знаю, — сказала она. — Ну и что?

— Лида, — сказал я. — Возьми насеки себе еще полсотни насечек, перетерпи разом, и все, и забудь, и живи нормально, а дома потом все предъявишь в лучшем виде. А то еще нарывать будет, ну его, Лида… — И я потянулся к ней, чтобы ее обнять.

Но она отпихнула меня, чуть не обжегши сигаретой. И посмотрела мне в глаза. Я никогда не видел такого потустороннего презрения во взоре, обращенном на меня.

— А знаешь ли ты… — медленно проговорила она, затягиваясь и пуская дым через ноздри. — А знаешь ли ты, русское московское это самое… а знаешь ли ты, что в нашем языке нет слова «ложь»?

— Лида… — начал было я, но замолк.

Она докурила, загасила сигарету. Прикоснулась мизинцем к свежей ранке на бедре.

— Кстати, — сказала она, — тебе домой не пора?

— Пора. — Я вскочил с кровати, начал одеваться. — Давно пора, давно пора.

— Пока, — сказала она, не оборачиваясь, когда я оделся и встал у нее за спиной.

— Пока, — ответил я. Мне недостало сил обнять ее голые смуглые и худые палеоазиатские плечи. Или поцеловать в жесткую, черную, как рояль, палеоазиатскую макушку.

Я вышел, и пошел по лестнице вниз, потом во двор, потом на улицу, потом на троллейбус, потом на метро, потом вышел из метро, потом снова сел на троллейбус, доехал две остановки до дому…

Зато назавтра и остальные два года мы очень мило здоровались в коридоре. И даже иногда курили вместе.

Лет пятнадцать тому назад мне надо было сделать одно очень сложное дело (административно-правовое, если угодно). Мне указали на пожилую мадам NN, с которой я, впрочем, давно был знаком, и сказали: пойди к ней и расскажи о своей проблеме. Просто и откровенно. И попроси помочь. Если она сочтет тебя правым, а дело — решаемым, она тебе поможет.

Сказано — сделано. Я позвонил ей, получил приглашение, и за чашкой чая подробно, ничего не скрывая, рассказал о своем деле. Она подумала, покивала, полистала несколько пухлых записных книжек, а потом сказала:

— Запишите телефон. Ее зовут ZZ. Она может решить вашу проблему быстро, ловко и бесплатно. Многое в ее руках. Позвоните и скажите, что вы — от меня. Но! Но она может вдруг сделать вид, что не понимает, чего от нее хотят, может начать тянуть, вроде там перезвоните через недельку… то есть может вдруг начать валять дурака. Тогда слушайте и запоминайте. Если вы почувствуете, что она валяет дурака, скажите ей буквально следующее. Запоминайте. Скажите ей: «NN просила вам сказать такие слова: „Бабушка велела“». И все.

Тем же вечером позвонил этой даме. Узнав, от кого я, она стала очень приветлива, расспросила о сути моей проблемы, пообещала кое-что кое у кого разведать, посодействовать, вывести меня на нужных людей и так далее. И чтобы я перезвонил через недельку, а надежнее — через полторы-две. То есть, как говорила пожилая мадам NN, она явно начала валять дурака.

Тогда я, набравшись решимости, перебил ее журчанье-воркованье и сказал:

— Дорогая госпожа ZZ! Спасибо за ваше искреннее участие. Но вы знаете, госпожа NN, по чьей рекомендации я вам звоню, просила меня сказать буквально следующее…

— Да-да? — неожиданным ироническим басом спросила моя собеседница (получилось как «дэ-дэ»). — И что же она просила буквально сказать?

Ну зачем она повторила слово «буквально»? Я немножко обиделся. И сказал:

— Буквально следующее: NN просила вам сказать такие слова: «Бабушка велела». И все.

На том конце провода стало совсем тихо. Как будто даже выключилось. Через несколько мгновений я спросил:

— Алло, вы слушаете?

— Да, — сказала она. — Скажите, если я сейчас к вам подъеду посмотреть все бумаги, вам будет удобно?

Пять лет, с 52-го по 56-й, мы прожили в бабушкиной комнате в большой коммуналке на Покровке (в ту пору — ул. Чернышевского). Нас в этой комнате было пятеро: бабушка, папа, мама, я и моя няня Ася. Тихая молодая женщина, которая, когда нанималась, говорила: «Я сахар в чай кладу один комочек…» Потом, когда мне было уже двадцать пять, она приходила в гости, посмотреть на питомца. В квартире жили разные люди.

Жила в самой первой (вернее, в трех крохотных, нарезанных из одной, наверное) комнате Ольга Натановна, зубной врач. С мужем Зямой, дочерью Натусей, зятем Сашей и внучкой Аллочкой, младше меня года на три.

Они жили там давно, и тетя Натуся мне рассказывала, как она девочкой (до войны) приходила играть к бабушкиному сыну Лёне (которого убило на войне) и моя бабушка говорила ей: «Приходи попозже, ты уже налопалась, а он еще не кушинькал».

Ольга Натановна (Голда, как звала ее бабушка) была частнопрактикующим зубным врачом.

Она принимала прямо тут, в коммуналке! У нее был кабинет и приемная! Где они все спали, я не знаю — вряд ли в маленькой жилой комнате, одной из трех. Наверное, и в приемной и в кабинете.

Бормашина была с ножным приводом. Когда Голда купила себе другую, с электромотором, это было событие на всю квартиру.