Йозеф Винклер - Кладбище мертвых апельсинов

Две маленькие цыганки, держа в руках прозрачные игрушечные пистолеты, в которых мне виделись внутренности двух убитых в Риме карабинеров, сопровождавших инкассаторскую машину, шли на рынок, на площадь Виктора Эммануила, к продавщице лягушек. Под сильным дождем, в сопровождении более чем десятитысячной толпы, двух юных карабинеров – крестьянских парней из Калабрии – несли на римское кладбище Campo Verano.

Однажды я спросил у матери, при каких обстоятельствах она узнала, что трое ее братьев, в возрасте двадцати-, двух, двадцати и восемнадцати лет, в течение одного года погибли на фронтах Второй мировой войны. «Тело Адама везут домой!» – сказала бабушка моей зашедшей в дом с огорода семнадцатилетней матери. Сначала мертвое тело ее брата поездом доставили из Югославии в Файстритц, а оттуда на груженной гробами с убитыми, запряженной лошадью телеге для перевозки сена по еще незаасфальтированной дороге привезли в Камеринг. Известие о смерти своего второго брата она получила, когда шла с вилами на плече на холм, где находилось церковное поле, и уже видела издалека бабушку, стоявшую над свежей могилой Адама. Жена пономаря, тоже стоявшая в этот момент на кладбище, подошла к бабушке и спросила, почему она плачет. «Штефан погиб!» – ответила та. «Штефан погиб!» – услышала моя мать, идя с вилами на плече вдоль кладбищенской ограды. О смерти своего третьего брата она узнала от тогдашней почтальонши, больше десяти лет назад потерявшей сына на Голанских высотах.

Она подала прислонившейся к садовой ограде сестре моей матери письмо, написанное моим дедушкой на фронт его сыну Гансу. В письме стояла сделанная от руки приписка: «Получатель пал за Великую Германию». При чтении этих слов у моего деда и моей матери задрожали колени, а его жена, моя бабушка, упала в обморок.

Приехав около полудня на центральный вокзал Неаполя, мы увидели на газоне перед зданием вокзала двух беспризорных десятилетних мальчишек, которые, вероятно, всю ночь провели на улице. Полуголые шести – десятилетние мальчишки с тряпками и бутылками с водой стояли на перекрестках, ожидая, когда загорится красный свет на светофоре, мыли ветровые стекла остановившихся автомобилей и совали свои грязные руки в открытые окна автомобилей. Женщина, кормившая грудью младенца на боковом сиденье машины, сунула в руку мальчишке банкноту в сто лир. Продавец булочек нанизал свои лежащие в деревянном ящике булочки на остроконечные палочки. Поверх одной из нанизанных на палочку булочек лежал листок арабской газеты с фотографией детского трупика. В бедняцком квартале на земле лежал надутый белый воздушный шарик с изображениями диснеевских персонажей. В одном из неаполитанских переулков мальчик играл на красной губной гармошке с надписью «Camorra». На бельевой веревке висело полотенце с вышитым крупными стежками планом Рима. Посмотрев на то, как бармен ногтями чистит кожуру с апельсина, я, отступив на шаг, попросил дать мне вместо апельсинового сока минеральную воду. Мне больше не хотелось сока, когда я увидел отвратительно грязные ногти бармена. «Заходите, пожалуйста!» – приглашает неаполитанский гробовщик. В одном из двориков по дороге в собор, где должно было состояться представление кровоточащей статуи святого Януария, ко мне, оглядываясь вокруг и то и дело поднося к глазам фотоаппарат, чтобы сделать снимок, энергичной походкой подошел человек и сказал: «Там, наверху, музей, там, наверху, Микеланджело, не здесь, понимаешь?!» На прилавках кондитерских киосков перед собором продавались маленькие и большие бюсты святого Януария не только из стекла и мрамора, но и из сахара и марципана. В марципановых статуэтках святых помещались карамельные ампулы, в которых вместо крови святого Януария была тающая на языке ребенка черносмородиновая патока. Священник приказал служке со свечой посветить на пиалу, в которой была спрятана кровь святого – покровителя Неаполя, многократно покачал ее из стороны в сторону и, отрицательно помотав головой, сказал: «Еще густовата!» Священник вышел на церковную кафедру и провозгласил: «Не только святой Януарий оказался среди диких зверей, мы тоже находимся среди них. Там, где мы стоим и идем, они рычат на нас и свирепо скалят зубы. Но мы не видим их! – скажете вы. Горе вам, если не видите их. Звери эти – страсти в ваших сердцах, которые вы должны искоренить как паразита, грызущего ваши души. Вы должны отрубить им голову, как отрубили голову святому Януарию!» Молодой монах, обхватив голову руками, сказал на неаполитанском диалекте: «Я всего лишь бедный человек, и не важно, буду я жить или нет, но я прямо здесь и сейчас перед твоими ногами разобью свой лоб, если ты обещаешь, что кровь святого Януария снова потечет и снова вольется в лоно матери-церкви, укрепив католическую веру». «Святой Януарий! – кричали люди. – Fa il miracolo! Faci la grazia di far il miracalo! San Gennar, dove sta la tua fede? Dormi о sei morto?» (Сделай нам чудо! Яви нам свою милость и сделай чудо! Святой Януарий, где твоя вера? Ты спишь или же ты мертв?) Так как кровь не текла, они кричали: «Sei andato о Mavozzo? Sei crepato santuccio? Maledetto, se non fai il miracolo! (Может быть, ты ушел? Или ты лопнул? Проклянем тебя, если не явишь нам чудо!) Когда же кровь все-таки потекла, архиепископ поднял реликвии вверх и стал размахивать ими из стороны в сторону и кричать: «Е falto!» (Получилось!) Тысячи людей захлопали в ладоши. Плачущие женщины и мужчины сложили в молитве руки, колокола собора звонили, оповещая прохожих на улицах о том, что чудо все-таки свершилось и на ближайший год Неаполь избавлен от землетрясений и извержения вулкана, холеры и других катастроф. Преклоняюсь пред тобой, о бесценнейшая кровь, излившаяся из ран Иисуса во искупление грехов всего мира. О святая кровь, очисти меня! Женщина, которую карабинеры не пустили к обрызганному кровью архиепископу, стала биться в эпилептическом припадке и упала на спину, брызгая слюной. Карабинеры остолбенели, а затем, подхватив ее под руки, помогли ей подняться. Другая женщина кинулась к несущему по красному церковному ковру чашу архиепископу и, схватив его руку, поцеловала. «Чашу можно целовать до 16 часов!» ~ было написано на укрепленном на ступенях алтаря плакате. Окруженный карабинерами с автоматами епископ сказал ребенку, поцеловавшему серебряный оклад чаши: «Целуй не оклад, а саму чашу – в ней кровь святейшая!»

На Сицилии, в Катаниссетто, два месяца спустя после того, как изнасилованная пятнадцатью парнями Пина Сиракуза под давлением жителей была вынуждена уехать из деревни, в июне 1988 года крестьянин зарубил топором своего четырнадцатилетнего сына. Тот в отсутствие отца в их стоящем на отшибе доме, где поблизости не было ни ручья, ни другого источника, вместо того чтобы присматривать за коровами, смотрел футбольный матч Италия – Германия, присоединив телевизор к аккумулятору трактора. Прямо перед телевизором лежал страшно изуродованный труп Джузеппе Ло Скрудато по прозвищу Пино. Соседи говорили, что этого мальчика они почти никогда не видели гуляющим по улице. У него не было друзей и он не водился ни с кем из деревенских. Говорили, что отец держал его взаперти и целыми днями заставлял делать самую тяжелую работу. Сперва родители пытались скрыть свою причастность к преступлению, пошли в полицейский участок и заявили, что, вернувшись домой, нашли труп сына, лежащий в луже крови: вероятно, кто-то зашел к ним во двор в их отсутствие и убил Пино! Карабинеры нашли в доме окровавленный топор и окровавленную рубаху отца, Джованни Ло Скрудато. Власти однажды лишили родителей Пино и его двенадцатилетнего брата Сальваторе родительских прав, но судья, учитывая катастрофическое экономическое положение, в котором находилось крестьянское хозяйство, отклонил прошение о назначении опеки над детьми, оставив их дома, прежде всего постановив вернуть родителям Пино. «Ты ни на что не годен, ты ради развлечения разряжаешь аккумулятор», – закричал Джованни Ло Скрудато и, ударив сына топором, оставил его лежать в луже крови. Когда карабинеры повезли родителей в тюрьму, те сказали: «А кто теперь, когда нас не будет, станет присматривать за коровами?» О распятый Господь Иисус Христос! Я – бедный, грешный человек, падаю ниц пред святым крестом твоим и со страхом и трепетом склоняюсь перед безжизненным телом твоим, мой Господь и Спаситель! Я чту тебя и преклоняюсь перед тобой и от всего сердца благодарю тебя за то, что ты принял за меня мученическую смерть и поругание. Все ужаснулись, видя тело твое: глаза полуоткрыты, во рту, полном крови, видны были зубы и язык.