Йозеф Винклер - Кладбище мертвых апельсинов

Леонтина Фэншоу сказала венскому судье во время заседания бракоразводного процесса, что не сможет присутствовать на следующем заседании суда, так как будет в Америке. Она призналась мне, что улетела из Рима в Америку специально, чтобы затянуть процесс. В Америке она провела некоторое время у своих друзей, посещая их стоящие неподалеку друг от друга в сосновом лесу, сдаваемые напрокат дачные домики. Из Америки она послала судье, ведшему в Вене ее бракоразводный процесс, открытку, где написала, что ее с мужем разлучит только и исключительно смерть, а не какой-нибудь судья. Момент, с которого она считала себя разведенной со своим американским мужем – когда он не поздоровался с ней в зале суда во время судебного процесса, – этот момент миссис Фэншоу называла Часом Ноль!

Вернувшись из посольства, она вошла в квартиру и сняла в прихожей верхнюю одежду. Я сидел в гостиной перед телевизором и глядел то на экран телевизора, то в итальянскую газету. Шел фильм со Стивом Мак-Куинном, [13] Стив Мак-Куинн – настоящее имя Теренс Стивен (1930–1980) – американский киноактер, снимавшийся в таких фильмах, как «Великолепная семерка», «Буллит», «Мотылек», и др. который играл мстителя за своих убитых родителей и в тот момент, когда вошла миссис Фэншоу, он как раз поджигал родительский дом, загоревшийся ярким пламенем. Не поздоровавшись с Леонтиной Фэншоу, я сразу же крикнул ей: «Дом в Америке горит!» Быстрым шагом она вошла в гостиную и внимательно посмотрела на горящий на экране дом. Прошло несколько секунд, прежде чем с ее лица спало напряженное выражение. Прочитав в газете, что я пропустил фильм Райнера-Вернера Фасбиндера [14] Райнер-Вернер Фасбиндер (1946–1982) – немецкий кинорежиссер, постановщик таких кинофильмов, как «Замужество Марии Браун» и «Лили Марлен». «Год тринадцати лун» в одном из римских киноклубов – в этом фильме он показывает жизнь и самоубийство франкфуртского трансвестита, – я почувствовал, что меня бросило в жар. Красный как рак, я с температурой тридцать восемь лег на диван и зло уставился на экран ее американского телевизора.

После полуночи миссис Фэншоу, раскрыв журнал «Time», улеглась в постель и стала подпиливать ногти. Я посидел немного на ее постели, выслушивая ее жалобы на рутинную работу в бюро, затем, выйдя из ее комнаты, я пошел в гостиную и выпил пива и вина. Когда я два часа спустя брел по длинному, как кишка, коридору в свою спальню, то услышал раздающийся из ее комнаты громкий ритмичный храп, так как она спала с открытой дверью. Во сне я видел мою мать в виде забрызганной кровью курицы, бьющейся на полу курятника и замертво упавшей в сточный желоб. Затем передо мной проплыл гроб с лежащей в нем женщиной с русским лицом в украинском национальном костюме, ее руки, сложенные на груди, были оплетены четками. Ее муж, крестьянин в каринтийском народном костюме, подошел к обитому фиолетовым гробу, коснулся ее рук и прошептал: «Она умерла! Она уже умерла!»

Приподняв крышку корзины для бумаг, я увидел, что Леонтина Фэншоу выбросила туда целую кучу засохших и еще зеленых листьев, сметенных ею с балкона, куда их занесло ветром и дождем с соседних деревьев. Закрывая кухонную балконную дверь, я увидел, что два листка застряли между балконной дверью и дверным проемом, вспомнил о моем младшем брате, которому я однажды прищемил дверью указательный палец. Так как у ребенка пальцы состояли из хрящей, он не закричал от боли. Я лишь почувствовал, что дверь идет с трудом, будто в щель попала щепка. Только зайдя на кухню, я увидел, что отец и мать гладят посиневший палец, который, как рассказывал отец, казалось, висел на одной только коже и сдавленной плоти, пока придавленное место снова не налилось кровью и палец не распух.

Застелив однажды свою широкую супружескую кровать свежим бельем, Леонтина Фэншоу, смеясь, показала мне на изображенных на нем Микки Маусов. Ей нравилось смотреть на героев комиксов также и на экране телевизора. Когда я смотрю телевизор, я всегда приглушаю цвет, но, включая телевизор, каждый раз вновь вижу на экране огненно-красные лица и руки. Прежде чем сунуть в стиральную машину мои брюки, она всякий раз вытаскивала из их карманов итальянские деньги. «Я не знаю, устойчивы ли итальянские деньги к действию воды», – сказала миссис Фэншоу. У меня не хватило духу ответить ей, что, по моему мнению, американским долларам наверняка не страшна никакая вода.

Однажды, когда я сидел за пишущей машинкой, миссис Фэншоу зашла в мой кабинет, неся свежесваренный кофе и чашку с молоком, и пока я, подняв крышку сахарницы, изукрашенной серебряной ложкой сыпал сахар себе в кофе, она сказала мне: «Эта серебряная ложка принадлежала американской мачехе моего мужа!»

Однажды, рассказала мне Леонтина Фэншоу, начальник накричал на нее. Она была так задета этим, что он спросил: «Почему вы не накричали на меня?» Когда шеф как-то раз вновь накричал на нее, Леонтина Фэншоу закричала на него в ответ. «Я не выношу, когда на меня кричат!» – закричал начальник. «А кто вам позволил на меня кричать?»

Пока я звонил художнику, который рассказал мне о том, что в венском Пратере, по слухам, повесился трансвестит, Леонтина Фэншоу, навострив уши, на цыпочках шла по коридору в ванную. В ванной она сняла свои контактные линзы и положила их в маленький пластмассовый резервуар с очищающей жидкостью, где они плавали из стороны в сторону, и сказала, что сегодня она нашла еще одну пластинку Шуберта, и добавила: «Сегодня ты сможешь послушать Forellienquintett!»

Я сидел в моем кабинете и стучал на печатной машинке. Не постучав – впрочем, я, возможно, и не слышал стука, – она зашла в кабинет, чтобы взять в стоящей в углу швейной машине иголку и нитку и пришить пуговицу к моей рубашке, и, пройдя мимо меня, выскользнула прочь. Через несколько минут, пришив пуговицу, она, опять не постучавшись, проскользнула в комнату и положила на место нитку и иголку, повесила рубашку на плечики и снова бесшумно вышла. Еще через четверть часа она постучала в дверь. Я продолжал стучать на машинке. Леонтина Фэншоу сунула голову в дверь и сообщила мне, что в ближайшие полчаса она будет мыть голову в ванной.

Миссис Леонтина Фэншоу охотилась за парой мотыльков, залетевших на свет в открытое окно. «Смерть тебе!» – воскликнула она, прихлопнув сложенной газетой «Республика» трепещущего мотылька. «Смерть?» – спросил я. «Не тебе!» – ответила Леонтина Фэншоу. Я вышел из гостиной, пару раз прошелся по своему кабинету, чтобы не видеть убийства мотылька, затем вернулся в гостиную. Прежде чем выйти из гостиной, я заметил, что она потеряла мотылька из виду. Хотя я и не выдал ей его укрытия, я все же не осмелился ей сказать, что мотылька надо оставить в покое. Я хорошо мог представить себе ее ответ, что-то похожее я уже слышал. «Я не желаю разводить паразитов в моей квартире». Леонтина Фэншоу не переносила также и цветочных лепестков на балконе. Вечерами, придя с работы домой, она брала веник и выметала их прочь. «Только вчера я убирала, а сегодня все это снова лежит здесь повсюду!»