Бернард Маламуд - Рассказы из сборника «Magic barrel»

С самой войны никто из жильцов не заключал договора с хозяином. И Грубер был спокоен: в случае каких-нибудь запросов он легко оправдается, скажет, что выселил Кесслера как нежелательного квартиранта. Он подумал, что можно будет приказать Игнасу наскоро освежить стены квартиры дешевой краской и потом сдать ее на пять долларов дороже, чем платил старик.

В тот же вечер, после ужина, Игнас с видом победителя поднялся по лестнице и постучал к Кесслеру. Тот открыл было дверь, но, увидев, кто там стоит, тут же ее захлопнул. Игнас громко закричал:

— Мистер Грубер велел предупредить: выезжайте отсюда! Тут вам не место! Вы нам весь дом завоняли!

За дверью стояло молчание, но Игнас ждал, наслаждаясь собственным красноречием. Прошло минут пять — и хотя ни звука не было слышно, привратник не уходил, представляя себе, как этот старый еврей трясется там, за дверью.

— Даем вам две недели сроку, — снова заговорил Игнас, — до первого числа, и лучше вам отсюда убраться, не то мы с мистером Грубером сами вас выкинем.

И тут Игнас увидел, что дверь медленно открывается. Неожиданно для себя Игнас при виде старика испугался до смерти. Казалось, не дверь открывается, а покойник поднимает крышку собственного гроба. Но хотя старик и походил на мертвеца, голос у него был как у живого. Страшные хриплые проклятия посыпались на Игнаса, обрекая его на многолетние муки. Глаза старика налились кровью, щеки ввалились, жидкая бороденка мелко тряслась. Казалось, он просто исходит криком. У привратника весь пыл улетучился, но вынести такой поток ругани он не мог и сам закричал:

— Убирайся-ка отсюда подобру-поздорову, старый бродяга, хватит безобразничать!

И тут Кесслер стал клясться, что сначала им придется убить его, а уж тогда пусть вытащат его труп отсюда!

Утром первого декабря Игнас нашел у себя в почтовом ящике замусоленную бумажку и в ней — двадцать пять долларов — квартирная плата Кесслера. В тот же вечер, когда Грубер пришел получать плату за квартиры, он показал ему эти деньги. Грубер, рассеянно взглянув на бумажки, с отвращением сказал:

— Я же велел вам предупредить его.

— Правильно, мистер Грубер, — сказал Игнас. — Я и предупредил.

— Вот еще цорес на нашу голову, — сказал Грубер. — Дайте мне ключи.

Игнас принес связку запасных ключей, и, хотя Грубер останавливался на каждой площадке, переводя дух, его так донимала одышка и неудержимо льющийся пот, что он окончательно вышел из себя.

Дойдя до пятого этажа, он грохнул кулаком в дверь Кесслера:

— Это Грубер, хозяин. Открывайте!

Изнутри ни ответа, ни малейшего звука. Грубер сунул ключ в замочную скважину и повернул. Но Кесслер забаррикадировал двери комодом и стульями. Груберу пришлось приналечь плечом на дверь, и, толкнув ее, он вошел в прихожую темноватой двухкомнатной квартирки. Старик с бескровным лицом стоял в дверях кухни.

— Сказано вам было — выметайтесь отсюда! — громко крикнул Грубер. — Выезжайте, или я позвоню и полицию.

— Мистер Грубер… — начал было Кесслер.

— Вы мне зубы не заговаривайте, убирайтесь, и все! — Грубер оглядел помещение. — Хлам как у старьевщика, а вонь как в клозете. Тут за месяц не вычистить.

— Так это же пахнет капустой, я варю себе ужин. Погодите, я открою окошко, и весь запах уйдет.

— Сами уйдите, тогда и запах уйдет, — Грубер вытащил распухший бумажник, отсчитал двенадцать долларов, прибавил пятьдесят центов и швырнул деньги на комод. — Даю вам две недели сроку, до пятнадцатого, вы к этому времени должны выбраться отсюда, или я подам на выселение. И не возражайте. Уезжайте, отправьтесь куда-нибудь, где вас не знают, может, там пристроитесь.

— Нет, мистер Грубер! — крикнул Кесслер с силой. — Я ничем не провинился, и я отсюда не двинусь!

— Ох, не действуйте мне на давление! — сказал Грубер. — Если вы к пятнадцатому не уберетесь, я сам лично вышвырну вас, как мешок с костями.

Он повернулся и тяжело затопал по лестнице.

Подошло пятнадцатое число — и снова Игнас нашел в почтовом ящике двенадцать с половиной долларов. Он позвонил Груберу и доложил ему об этом.

— Я подам на выселение! — заорал Грубер. Он велел привратнику написать Кесслеру записку, что денег от него не возьмут, и сунуть эту записку вместе с деньгами под дверь.

Игнас так и сделал. Кесслер снова положил деньги в почтовый ящик, но Игнас снова написал записку и сунул с деньгами под двери старика.

Через день Кесслер получил копию ордера на выселение. В бумаге было сказано, что он должен явиться в суд в пятницу, в десять утра, для дачи показаний, если он считает, что нельзя выселять его за длительное нарушение сохранности снятой им площади и приведение таковой в негодное состояние.

При виде этой официальной бумаги Кесслера охватил страх: никогда в жизни его не вызывали в суд. И в назначенный срок он туда не явился.

В тот же день полицейский надзиратель пришел к нему с двумя мускулистыми понятыми. Игнас открыл им двери Кесслера своим ключом, а когда те ввалились в квартиру Кесслера, Игнас убежал и спрятался в подвале. Сколько Кесслер ни вопил и ни метался, понятые аккуратно вынесли жалкую мебель на улицу, после чего вывели и самого Кесслера, хотя им пришлось взломать дверь уборной, где заперся старик. Он кричал, брыкался, взывал к соседям о помощи, но они столпились в дверях и смотрели, не говоря ни слова. Старик брыкался и визжал, но понятые, крепко держа, его за руки и за тощие ноги, понесли вниз и усадили на стул среди его барахла. Наверху полисмен запер квартиру на припасенный Игнасом замок, подписал бумагу, отдал ее жене привратника и уехал на машине со своими помощниками.

Кесслер сидел на тротуаре, в сломанном кресле. Шел дождь, потом посыпался мокрый снег, а старик все сидел и сидел. Прохожие обходили стороной его имущество. Они смотрели на Кесслера, а он смотрел в пустоту.

На нем не было ни пальто, ни шляпы, снег сыпался ему на голову, и вскоре он сам стал похож на какой-то предмет из его рухляди, выброшенной на улицу. Но тут вернулась домой его соседка по этажу — старуха итальянка с двумя сыновьями, нагруженными покупками. Узнав Кесслера, она завопила на всю улицу. Она что-то кричала Кесслеру по-итальянски, но он не обращал на нее внимания. Стоя на пороге, маленькая, сморщенная, она размахивала тощими руками, шлепая беззубым ртом. Сыновья пытались ее успокоить, но она не умолкала. На шум сбежались соседи — узнать, кто так кричит. Наконец ее сыновья, не зная, что придумать, подняли Кесслера со стула и понесли наверх. Гофман, второй сосед Кесслера, отпилил замок маленьким напильником, и Кесслера внесли в квартиру, из которой его выселили. Игнас орал на жильцов, ругал их по-всякому, но трое мужчин спустились на улицу и отнесли наверх кесслеровские стулья, хромоногий стол и старую железную кровать. Всю мебель они снесли в спальню. Кесслер сел на краешек кровати и заплакал. И только после того, как старуха итальянка принесла суповую тарелку, полную горячих, посыпанных сыром макарон в томате, все ушли из квартиры.