Мирча Элиаде - Под тенью лилии (сборник)

— Домой, — повторил Дарий, — ведет к нам домой. А после того, как мы вернемся домой, что станет с нами, господин лейтенант? Я уже спрашивал вас об этом, вы мне не ответили. Что будет, когда мы вернемся? Было бы чудовищно никогда не узнать покоя…

Он спустился вниз вместе с лейтенантом и, подойдя к берегу, понял, что это молчаливое сборище, чьи разговоры он каким-то образом слышал, эти колонны, которые, ему казалось, ждут сигнала к походу, уже движутся, уже идут, и довольно быстро, через реку, как будто у них под ногами была твердая опора. Они с лейтенантом подошли уже к самой кромке воды.

— Ну, идешь, Дарий? — сказал лейтенант и направился к той группе, что ждала их, не скрывая нетерпения, хотя им и улыбались и смотрели на них с радостью, даже с волнением.

Первые уже начали переход, как вдруг — словно солнце брызнуло со всех сторон сразу — Дарий увидел мост, по которому колонны шли все быстрее и быстрее, мост из ослепительного золотого сияния. И в ту же минуту его оглушило взрывом звуков, никогда не бывающих вместе: гигантские хрустальные колокола, медные тарелки с флейтами и звон цикад.

Он почувствовал на лбу руку Лауры, услышал оклик, но не стал открывать глаза.

— Не буди меня, Лаура, — прошептал он. — Я хочу смотреть. Смотреть, как они переходят мост.

— Это не Лаура, господин студент. Это мы, Илиеску и Замфир из вашего взвода.

— Так я не сплю? — спросил Дарий, не открывая глаз. — На этот раз все правда?

— Все взаправду, господин студент, — прошептал Замфир сдавленным от волнения голосом. — Что сказать вашей девушке?

— Скажите, чтоб она не боялась. Что все так, как должно быть. И красиво. Скажите, что это очень красиво. Это как большой свет. Это как на Осенней, в Яссах…

Он вдруг поднялся и, не глядя на них, бросился вперед. Больше не было золотого сияния над мостом, да и сама река отступила вдаль. Он не столько видел, сколько угадывал ее впереди, к западу. Но он мчался, охваченный забытой, детской радостью, пронизанный с головы до пят блаженством, безымянным, необъяснимым. И вдруг вспомнил: «Я не благословил их…»

Он остановился во внезапной досаде. Сердце билось, он слышал, все звонче, все звонче. Он еще раз взглянул в сторону реки, и ему показалось, что ее потихоньку заволакивает туманом. Он постоял в раздумье, потом решительно повернул назад и торопливым шагом направился к кукурузному полю, где они его навсегда укрыли — но когда, когда? В какой жизни?..

1977

Я сказал всем:

— Дождя не будет. С Божьей помощью, найдем нынешней ночью.

Но нас было мало, от силы человек двадцать. Ликсандру с внуками, батюшка, учитель и женщины,

— Где же народ? — спросил я у батюшки.

Тот пожал плечами.

— А ты будто не знаешь. Навостри ухо!

Я прислушался. Далеко-далеко внизу привычно громыхало, разве чуть почаще.

— Это не русские, отче, — уверил его я. — Это наши. Да они к нам сюда и не полезут. Какой интерес? Им другая высота нужна, Оглиндешты. Немцы туда стянулись. Вот там и начнется заваруха, через день-другой…

Батюшка вздохнул, поплевал на ладони и глубоко всадил лопату в землю. Но копал недолго.

— Тут не может быть, — возроптал он. — Тут одни камни…

Как она услышала? Когда успела подойти? Я не чаял увидеть ее здесь этой ночью. Она осталась сидеть со Стариком. «Не хочу, чтоб он умер, не дождавшись, — так она объяснила. — Ему уже недолго…»

И вдруг ее голос раздался из-за спины у батюшки. Мы оба вздрогнули.

— Если камни, это добрый знак, отче. Так было и в Марьину ночь. Я сначала уперлась в камни.

Она еще раз пыхнула папироской и, сунув ее мне подержать, попросила кайло. Я встал в стороне, держа папиросу между пальцами. Мне было стыдно, что я уступил ей кайло. Сердце зачастило. Подошли остальные.

— Точно, должно быть здесь, — сказала Илария. — Все точно, как в Марьину ночь. — Она подковырнула кайлом большой камень. — Глянь-ка, Ликсандру.

Обернулась ко мне и забрала папиросу. Ликсандру стал разгребать землю под камнем.

— Господи, помоги. Помоги, Матерь Божья, — забормотали женщины, крестясь.

— Благослови нас, отче, — попросил Ликсандру, не разгибаясь. — Заведи молитву, чтобы он не ушел больше под землю.

— Чтоб не ушел, как вода в песок, — подхватила одна из женщин. — Как в Марьину ночь. А если он заколдован…

— Будет тебе, — оборвал ее учитель.

Ликсандру распрямился в канаве, опираясь рукой на кайло.

— Дайте батюшке сказать молитву. Батюшка осенил себя крестом и склонил голову.

— Да поможет нам Господь обрести, что ищем. Ибо мы пропащие и гонимые. Ибо грядет лихая година, разор и голод. Не оставь нас, Господи, милостью Своей…

Мы повторяли за ним и крестились.

— Ну, с Богом! — сказал Ликсандру и снова согнулся в канаве.

— Сегодня, даст Бог, найдем, клад незаколдованный, — подбодрил его учитель. — Иначе был бы синий огонек…

Ликсандру вытащил камень и взгромоздил его на край насыпи. Булыжник был здоровенный и покачивался на краю. Учитель уперся в него руками и откатил в сторону. Ликсандру снова пустил в ход кайло. Мы все столпились вокруг и замерли. Наконец послышался вздох. Лица его мы не видели, но угадали досаду и горечь.

— Значит, не здесь, — заговорил первым батюшка. — Значит, лучше разойтись по своим местам. До света еще пять часов. Если приведет Господь, успеем, найдем.

Взмахом руки он пригласил столпившихся женщин вернуться к новой канаве, начатой две ночи назад. Как и все остальные, она пролегала от шоссе к кладбищу. Таков был совет Старика. Но женщины мялись.

— Погодите, — прошептала одна. — Слышите?

Где-то очень далеко раскатисто бухали пушки. Но было и другое: накатывал и отступал то ли стон, то ли вздох.

— Уж не умер ли Старик?

Илария испуганно стрельнула глазами в мою сторону и бегом пустилась к дому.

— Упаси Господи! — произнес батюшка, крестясь и направляясь следом за ней.

Пошли и мы.

Нет, Старик не умер. Моргая, смотрел он на лампу. Илария поправляла у него под головой подушки.

— Зажги мне свечку, — попросил он. — Пусть будет тут, возле: может, Господь окажет милость…

Батюшка тоже подошел к постели. Старик долго глядел на него, словно силясь узнать.

— Почему вернулись? — обронил он. — Испугался кто?

— Да это все они, — пробормотал батюшка. — Одна как скажет…

И кивнул мне, чтобы я объяснил.

— Им послышалось. А я им говорю: не русские это пушки. Это наши. Идут на Оглиндешты.

Старик точно так же долго глядел на меня, то ли признавая, то ли нет, и вдруг забеспокоился:

— А где Василе? Почему ушел? Кто мне сделает гроб?

— О том не тревожься, — успокоил его батюшка. — Все будет честь по чести. Как-нибудь найдем тебе в семи-то селах плотника сколотить гроб.