ЮСТЕЙН ГОРДЕР - ДИАГНОЗ и другие новеллы

Эта бутылочка сразу помогла. Она тотчас почувствовала себя много лучше. А потом помчалась к попугаю.

— Туттилетей, маленький Цуттиплоттен! — дерзко защебетала она, запираясь в своей квартирке на Норднесе. — А вот и мама пришла!

И она вынула ещё одну бутылочку. И ещё одну. И так проходили дни.

Вскоре в её списки с именами тех, кому нужно было преподнести бальзам, были занесены Иосиф и Мария. В честь всех мудрецов вывесила она в окне на улице Скоттегатен Вифлеемскую звезду. Она испекла семь таких звёзд, и каждый понедельник и четверг в помойном ведре, падая туда, что-то брякало.

Рождество Сольвейг продолжалось до Пасхи. За это время младенец Иисус давным-давно стал взрослым мужем в хитоне и сандалиях. Однажды в пятницу в конце марта она приняла участие в его распятии, таков обычай этого торжества. Она припасла для него целое ведро берлинских крендельков [174] Мелкое печенье. . Ранним воскресным утром Иисус восстал из мёртвых, как и обещал ей ещё раньше, в день начала церковного года [175] Год, который начинается в первое воскресенье во время адвента (в отличие от календарного года и учебного года). . Сама она восстала ото сна на несколько часов позже. Тогда почти все горести исчезли. Небольшое чувство неудовлетворённости, которое ещё оставалось, исчезло вместе с выпитым ею бальзамом.

ТАЙНАЯ ВЛЮБЛЁННОСТЬ Сольвейг длилась всю весну. Не было ни единого дня, когда бы возлюбленный бальзам ей изменил. Преисполненной любви рукой — и не без кипения страсти в жилах — она постоянно всё крепче сжимала маленькую коричневую бутылочку.

Порой бывало грустно разлучаться с тяготами повседневного существования. С другой стороны, все бутылочки были абсолютно похожи, как близнецы. Поэтому они все были для неё на одно лицо.

У Сольвейг, которая как раз не очень-то была занята общественной жизнью, всегда находились какие-то дела. Каждый день совершала она свой обход по городу, она встречала множество людей, которым улыбалась и доверчиво кивала. Теперь она научилась также всякий раз, бывая в аптеках, подходить к разным продавщицам. Так у неё выработалась своя собственная искусная тактика, которой она неуклонно следовала.

Ночью ей время от времени снилось, будто маленькие бутылочки — детки-сироты, которых хозяин препровождал обратно в аптеку после того, как она по очереди перецеловывала их всех подряд.

Прежде чем деревья оделись листвой, ежедневная доза Сольвейг поднялась до четырёх-пяти бутылочек. Но они всё равно ещё вмещались в её сумочку и были необходимы для того, чтобы вести учтивую беседу с попугаем.

Благодаря бальзаму у неё почти никогда не болело горло. Таким образом, если можно было избежать боли в горле, пользуясь этим средством, пить пиво к обеду было бы неразумно и бесполезно.

НО ВОТ НЕЖДАННО наступил перелом. Однажды у бальзама от кашля появился вкус обыкновенного сиропа, как у кофе бывает вкус кофе, а у леденцов — вкус леденцов. Что-то исчезло. Она не знала, что именно, но обольстительная страсть, с которой тайный друг разделял её одиночество, куда-то исчезла, испарилась.

Она заметила это, как только поднесла бутылочку ко рту. Теперь бутылочка была лишь бутылочкой. А бальзам — сиропом от кашля, да — всего лишь сиропом от кашля.

Так бывает, когда умирает любовь. Хотя ветер становился теплее, а солнце вставало на небе, настроение Сольвейг упало беспредельно, а дни её больше не были так прекрасны.

После дней и недель, полных надежд и несбывшихся обещаний, настал момент истины, принося всю боль и все унижения, которые сопутствуют неразделённой любви.

Это началось с первой страницы газеты «День», как прелюдия. Будто её собственная, ею вдохновлённая дипломатическая нота. Оказывается, Сольвейг пила вовсе не бальзам от кашля. Она пила алкоголь.

До сих пор , — было написано в газете, — Бергенский грудной бальзам содержал более 20 % алкоголя. Но после продолжительного общественного возмущения, в частности со стороны миссионерского общества, процент алкоголя сокращён ныне до минимума.

Так Сатана обманул её. У Сольвейг не было никаких оснований сомневаться в газетном сообщении. По её мнению, эта газета «День» была просто-напросто приложением к Новому Завету. Газета была написана под руководством Святого Духа.

Сольвейг хорошо знала, что такое был этот процент. То было нечто по-настоящему мерзкое и ужасное. То был знак Животного. То была печать Сатаны.

В ТУ НОЧЬ СНИЛОСЬ Сольвейг, что она ученица Был Страстной четверг, и она откушала во сне вечерю с Иисусом и другими учениками в миссионерском обществе. Она была Иудой Искариотом и знала, что предаёт младенца Иисуса за тридцать бутылочек бальзама от кашля. А потом она стала вдруг апостолом Петром. Сон продолжался. Она стояла на скале — одна между небом и землёй — и три раза закашлялась. Тут попугай стал болтать без умолку, а пастор, ворвавшись в её квартиру, унёс с собой молитвенник.

С того дня Сольвейг начала есть конфеты с начинкой. С того дня она каждое воскресенье обедала у своего родственника С того дня она покупала у торговца не только молоко и сливки. С того дня Сольвейг не видели больше в миссионерском обществе.

Человек не может носить в себе все сомнения мира. Человек — только фигура, образ.

Слишком часто человек берёт на себя всю совесть мира. По-моему, это значит — зайти слишком далеко.

Мировая душа [176] Сам Гордер определит позднее своё понимание этих слов так: «При мистическом переживании человек испытывает единение с Богом или с мировой душой. „Я“, о котором мы говорим в обыденной жизни, не является нашим подлинным „я“… Иногда мы можем на миг ощутить свою сопричастность некоему большему „я“, которое одни мистики называют Богом, другие — мировой душой, или Вселенной». (Гордер Ю. Мир Софии.) играет на оргáне истории, где каждый из нас — всего лишь одна из органных труб. Но я, пожалуй, не стану затыкать отверстие в моей трубе сомнением. Я должен проиграть свою мелодию так, чтобы её хорошо слышали в соборе.

Вопреки всему, более одного голоса у меня нет.

Когда мировая душа нагнетает в меня воздух, я бесстрашно свищу! Я — отзвук, я — цвет и часть Вселенной. Тогда пусть другие используют своё право на протест. Это другие трубы органа составляют контрапункт [177] Искусство сочетать самостоятельные, но одновременно звучащие мелодии в одно целое (муз.) . . Я могу лишь неподдельно быть самим собой.

Я смело могу быть подлинным, настоящим, быть самим собой, ибо знаю, что я тоже — все остальные. Я тоже — то, в чём сомневаюсь. Будто труба органа — я состою в связи с органными мехами — этой первоосновой, вдыхающей жизнь во все органные трубы.