Патрик Модиано - Смягчение приговора

Вот что в ней написано:

СИЛУЭТ

улица Нотр-Дам-де-Лоретт, 58

Монмартр. ТРИ 64-72

с 22 часов до рассвета

ФРЕДЕ приглашает в свой кабаре-дансинг для женщин

Из Швеции вернулся

ДОН МАРИО

знаменитый оркестр

Гитарист Исидор Ланглуа

Betty and the nice boys [1] Бетти и милые мальчики (англ.) . ( Здесь и далее прим. перев. ) .

И я на минуту вспоминаю тогдашнюю Фреде, какую мы с братом, возвращаясь из школы, видели в саду: она была циркачка, как и маленькая Элен, а мир цирка светился тайной. У нас не было и тени сомнения, что Фреде была хозяйкой цирка в Париже, поменьше, чем цирк Медрано, но все же цирка с полосатым красно-белым куполом, который назывался «Кэрролл'з». Это словечко частенько слетало с губ у Анни и Фреде; «Кэрролл'з» — кабаре на улице Понтье, — но у меня перед глазами был красно-белый цирк шапито, дрессированные животные, и Фреде, изящная в своей ладной курточке, — их укротительница.

Иногда по четвергам она приезжала со своим племянником, мальчиком нашего возраста. И мы вместе играли после обеда. Про «Кэрролл'з» он знал куда больше нашего. Я помню одно его таинственное высказывание, оно и сейчас звучит у меня в ушах:

— Анни всю ночь проплакала в «Кэрролл'з».

Он, верно, повторял тетину фразу, не понимая ее. Когда он приезжал один, без тети, мы с братом ходили встречать его на станцию, сразу после обеда. По имени мы его никогда не называли, да попросту его и не знали. Мы звали его «племянник Фреде».

Чтобы кто-то забирал меня из школы и вообще занимался нами, была нанята молодая девушка. В доме жила она рядом с нами, в соседней комнате. Черные волосы она укладывала в тугой пучок, а глаза у нее были зеленые и настолько светлые, что казались какими-то прозрачными. Она почти не разговаривала. Мы испытывали робость из-за этого ее молчания и прозрачных глаз. Маленькая Элен, Фреде и даже Анни, конечно, имели отношение к цирку, а эта тихая девушка с черным пучком и светлыми глазами казалась нам персонажем из сказки. Мы ее звали Белоснежкой.

Во мне живо воспоминание о наших обедах, когда все собирались в комнате, служившей нам столовой, от гостиной ее отделяла прихожая. Белоснежка сидела в конце стола, брат — справа от нее, а я — слева. Рядом со мной была Анни, напротив — маленькая Элен, и на другом конце стола — Матильда. Однажды вечером не было света, комнату освещала лишь керосиновая лампа, поставленная на каминную полку, и наши лица словно выплывали из тьмы.

Все остальные тоже звали ее Белоснежкой, а иногда «ласточкой». Они ей говорили «ты». И довольно скоро они очень сблизились, потому что она тоже была с ними на «ты».

Я думаю, они этот дом снимали. Если только он не был собственностью маленькой Элен, потому что все лавочники в деревне хорошо ее знали. Впрочем, дом мог принадлежать и Фреде. Я помню, Фреде получала много писем на улицу Доктора Дордена. А письма из почтового ящика каждое утро перед школой доставал я.

Чуть не каждый день Анни в своей бежевой малолитражке ездила в Париж. Возвращалась она очень поздно, а иногда только на следующий день. Часто с ней уезжала и маленькая Элен. Матильда дом не оставляла. Она ходила за покупками. И покупала журнал, который назывался «Нуар э блан [2] «Черное и белое» (франц.) . »; номера этого журнала валялись повсюду в столовой. Я листал их по четвергам, после обеда, если шел дождь, и мы слушали детскую радиопередачу. Матильда вырывала «Нуар э блан» у меня из рук.

— Не смотри ты их, дурачишка. Это тебе не по возрасту...

У выхода из школы меня встречали Белоснежка и брат, которому было еще рано учиться. Анни записала меня в школу Жанны д'Арк, в самом конце улицы Доктора Дордена. Директриса спросила ее, не мать ли она мне, и Анни ответила: «Да».

Мы вместе сидели у стола директрисы. Анни была в своей старой кожаной курточке и линялых брюках-джинсах, привезенных ей из Америки одной из приятельниц — Зиной Рашевски, иногда заходившей к нам. Джинсы тогда во Франции были в диковинку.

Директриса сурово оглядела нас:

— В школу ваш сын должен ходить в серой курточке, — сказала она. — Как и все его юные сверстники.

Возвращаясь домой по улице Доктора Дордена, мы шли рядышком, Анни положила мне руку на плечо.

— Я ей сказала, что я — твоя мама, потому что все объяснять было бы слишком сложно. Ты не против, а, Патош?

Меня в эту минуту больше интересовало, что же это за серая курточка, которую я, как и все мои юные сверстники, должен буду носить.

Долго учиться в школе Жанны д'Арк мне не привелось. Двор, где мы гуляли на переменках, был заасфальтирован. Этот черный цвет очень красиво выглядел рядом со стволами и листвой платанов.

Как-то утром, во время перемены, директриса подошла ко мне и сказала:

— Я хочу видеть твою мать. Попроси ее прийти сегодня после обеда, до уроков.

Она говорила со мной, как обычно, резко. Она меня не любила. И что я ей сделал?

У дверей школы меня ждали Белоснежка и брат.

— Странный у тебя вид, — сказала Белоснежка. — Что-нибудь не так?

Я спросил ее, дома ли Анни. Боялся я только одного, что она не вернулась ночью из Парижа.

К счастью, она вернулась, но очень поздно. И сейчас еще спала в той комнате в самом конце коридора, где окна выходили в сад.

— Иди разбуди ее, — сказала мне маленькая Элен, когда я объяснил ей, что директриса хочет видеть мою мать.

Я постучал в дверь. Она не ответила. Я вспомнил таинственную фразу племянника Фреде: «Анни всю ночь проплакала в «Кэрролл'з». Да, в полдень она еще спала, потому что всю ночь проплакала в «Кэрролл'з».

Я нажал на ручку двери и медленно приоткрыл ее. В комнате было светло. Анни не задернула занавески. Вытянувшись, она лежала на самом краю широкой кровати и в любую секунду могла с нее свалиться. Почему она не легла на середину? Она спала, обхватив плечо рукой, будто замерзла, хотя была одета. Она не сняла даже туфель, и старая кожаная курточка тоже была на ней. Я осторожно тронул ее за плечо. Она открыла глаза, глянула на меня и нахмурилась:

— А... это ты, Патош...

Анни прохаживалась с директрисой под платанами во дворе школы Жанны д'Арк. Директриса велела мне ждать во дворе, пока они поговорят. Без пяти два ребята по звонку вернулись в класс, и я смотрел на них с улицы сквозь стекло, смотрел, как они сидят там, за своими партами, без меня. Я пытался расслышать, о чем разговаривала Анни с директрисой, но не смел приблизиться к ним. На Анни была старая кожаная курточка и мужская рубашка.

А потом она оставила директрису и подошла ко мне. Мы вышли через маленькую дверь в стене, прямо на улицу Доктора Дордена.

— Бедный мой Патош... Они тебя выгнали...

Мне хотелось плакать, но, подняв голову, я увидел, что она улыбается, и это успокоило меня.