Агония Иванова - Украденные воспоминания

Я погладил Свету пальцами по ладони и попытался улыбнуться ей ободряюще.

Она поднесла к губам уже потухшую сигарету, но не заметила этого. Она ушла куда-то глубоко в себя, сейчас ее здесь не было.

— А ведь сделала меня такой любовь к тебе… — вздохнула она, — любовь к тебе меня погубила, толкнула к самому краю… — она закрыла глаза и показалась мне в эту минуту похожей на печального каменного ангела, украшавшего надгробный памятник. Этот ангел украшал батарею. Я внимательно изучал черты этого ангела — точеные, изящные и миниатюрные. Она была болезненно худой, отчего щеки ввалились, а глаза казались слишком большими, но это не лишало ее этой удивительной прелести. Я ведь все равно любил ее, не смотря не на что. Любил с сомкнутыми веками, плотно сжатыми губами, без сил упавшими руками, спутавшимися длинными прядями волос.

— Любовь еще никого не доводила до добра, — заметил я.

Света кивнула, не открывая глаз. Ее плечи легонько вздрагивали, хотя слезы уже успели высохнуть.

— Но мы справимся, — пообещал я, заставив себя сказать что-то хорошее, во что я и сам то уже не верил, — мы оставим это страшное время позади. Все будет, как прежде… Или нет… лучше… намного лучше…

Я закурил.

Света тем временем медленно поднялась, опираясь на батарею и подоконник. Я слышал, как по полу прошлепали ее шаги, разрушившие неприятную, вязкую тишину.

Я ждал ее возвращения, уверенный, что она не может просто так уйти. Дым чертил круги в темноте. Его монотонный танец гипнотизировал меня, вводил в транс. Я терял связь с реальностью. Мне казалось, что я где-то не здесь. Мне казалось, что я кто-то другой. И в правду… кто я? Кто я — тот, кто сидит на полу разгромленной озверевшей от ломки наркоманкой квартиры — с догоревшей до середины сигаретой в руке? Может быть, сбылась моя заветная мечта и я стал кем-то другим? Но почему я также не счастлив как и прежде?

Вернулась Света. У нее что-то было в руках, я не мог в темноте понять что это, пока она не протянула мне этот предмет. Им оказалась расческа. Я недоуменно посмотрел на нее, в ответ получив только легкую полуулыбку.

— Пожалуйста, — попросила Света тихо, — как в детстве…

Она присела передо мной. Железные зубья мягко коснулись спутанных прядей. Я наклонился к ней, чтобы вдохнуть родной и близкий аромат ее волос.

Время остановилось или может быть изменило свое направление и теперь двигалось вспять. Ей снова восемь, а мне восемнадцать, она маленькая девчонка, которая убивается из-за плохих оценок в школе. Единственное, что может заставить ее успокоиться — прикосновения моих рук к ее волосам, всегда спутанным и непослушным.

— Мы уедем куда-нибудь вдвоем и начнем новую жизнь.

— Я бы хотела все забыть… — призналась Света, склонив голову на бок, так, что я не мог видеть выражения ее лица за плотной занавесью золотистых прядей, — начать жизнь с чистого лица, без ужасных воспоминаний…

Я промолчал, потому что сам думал об этом не раз.

Да, я хотел забыть, чтобы воспоминания не мешали жить дальше, но я понимал, что нельзя прятаться от прошлого. Забыть — не значит исправить его или стереть. Оно все равно неумолимо вернется. Настигнет, куда бы ты не бежал. Не может быть новой жизни на руинах старой!

Но мы должны попробовать.

В грязных лужах прыгали взлохмаченные воробьи, а по краям дороги лежали сгустки серого, растаявшего снега, доживавшего свои последние дни. Весна ворвалась в город и принесла с собой обострение психических заболеваний и животных инстинктов. Люди одурелые носились по улицам в поисках новой любви или новых приключений на свою голову. Школьники превратились в маленький зверинец, бившийся внутри массивной школьной ограды и кричавший на все возможные голоса, уже мало напоминавшие человеческие.

Обычно я обходил это место стороной, но сегодня мама попросила меня забрать из школы Лиду, и вот я вынужден был преодолеть свои страх и отвращение, и двинуться в самый эпицентр этого нечеловеческого воя.

Лида стояла позади школьного крыльца, вжавшись в стенку, по ее виду легко можно было догадаться, что она мечтает поскорее исчезнуть отсюда. Ее тонкие маленькие пальчики нервно сжимали ручку огромного кожаного ранца старого образца, в котором она носила книги, словно кто-то пытался отнять его у нее. Почему бы и нет? Я не понаслышке знал, что такое дети в этом возрасте и на что они способны. Впрочем… Ровесники Лиды были еще вполне безобидны — силенок у них было еще не достаточно для больших проказ, а соображать, чтобы выдумать что-то изощренное, они еще не научились. Все, на что они были способны — это с визгом носиться по двору, лупить друг друга всем, что под руку попадется и с разбегу врезаться во взрослых, пришедших, чтобы проводить их домой.

Но Лида боялась их, я без труда прочитал это в ее больших чутких глазах. Этот страх был неосознанный, инстинктивный, ей самой по большей части не понятный. Она ведь тянулась к своим сверстникам всеми фибрами своей маленькой души.

Подойдя ближе, я заметил тусклые следы от слез на ее лице.

— Прости, что пришлось меня ждать, — сказал я, обнял и забрал у нее тяжелый ранец, — меня задержали на последней паре…

Лида кивнула и уныло побрела рядом со мной к воротам.

Она заметно оживилась, как только мы покинули школьный двор, как будто выпорхнула на свободу из душной клетки.

Я все ждал, что она сама мне расскажет, но она молчала. Я пытался вспомнить, был ли я в ее возрасте скрытным, но прошло уже больше десяти лет, и все воспоминания о том времени окутывал вязкий белый туман. Мне почему-то казалось, что мы похожи с ней, хотя я догадывался, что это не так. Я ничего не скрывал, по крайней мере от матери. Я ее безумно тогда любил, как и она меня. А Лида ее боялась, потому что вся любовь и нежность достались мне, а ей — только строгость.

— У тебя все хорошо? — не удержался я.

— Хорошо, — слабо пропищала Лида. Она все это время смотрела себе под ноги, стараясь не наступать новыми красными сапожками в грязные лужи, опять же остерегаясь гнева родителей. Если она их испачкает, мама опять будет недовольно.

У нас как будто были разные матери!

Я остановился и Лиду заставил остановиться, присел перед ней на корточки и внимательно посмотрел в ее глаза.

— Послушай, — вкрадчиво заговорил я, — я знаю, что мама тебя все время ругает, но я же не буду тебя ругать. Ты можешь мне все рассказывать.

— Все-все-все? — недоверчиво переспросила Лида, склонив голову на бок. Шапка совсем сползла ей на глаза.

— Все-все-все, — подтвердил я.

Она немного подумала, нервно вращая глазами и кусая обветренные губы, а потом все-таки решилась.

— Я не хочу ходить в эту школу, — выдала девочка.