Карл Вурцбергер - Военные рассказы

— Ничего особенного. Наблюдает, смотрит, ушли ли мы.

Так прошло с полчаса. А затем случилось чудо. Мотоциклист замахал кому–то рукой и что–то крикнул. И в тот же миг из–за деревьев вышли трое военных и гражданский с кинокамерой в руках. Раненый мотоциклист как ни в чем не бывало встал на ноги и, пожав плечами, пошел навстречу военным.

Только сейчас до Геймана дошел смысл происшедшего. Фриц побледнел, казалось, он потерял дар речи.

Через минуту к военным подъехал джип, и они уехали. Мотоциклист поднял свой мотоцикл, завел его и укатил тоже.

— Теперь ты понял, что бы с нами было, если бы мы поддались на эту… провокацию? — спросил Шустер.

— Да… — Гейман опустил голову. — Теперь–то я понял.

— Ну и хорошо, — Шустер похлопал Фрица по плечу. — Сейчас доложим на заставу.

Йонас немного помолчал и, вытерев потный лоб, сказал:

— Вы видите, как действовал рядовой Гейман. Он, правда, выполнил приказ старшего дозора, а его колебания — это пустяки.

— Пустяки?! А если бы Гейман сам был старшим дозора, что тогда? — не удержался Шустер. — Правда, он еще молодой солдат, но и ему за полгода службы пора было кое–чему научиться! Но он не научился.

— А в чем вы его конкретно обвиняете, товарищ штабс–ефрейтор? — спросил Шустера унтер–офицер. — Можете вы сказать?

— Я могу сказать! — поднимаясь с места, произнес Венде.

Все взоры устремились на него.

Венде долго и обстоятельно говорил о недостатках рядового Геймана, о своих собственных ошибках и об изъяне в воспитании солдат отделения вообще.

Когда Венде кончил, Йонас, красный как рак, повернулся к Гейману и спросил:

— Это все правда? Скажите, правда?

— Так точно, все правда!

— Садитесь.

Солдаты зашумели, задвигали стульями.

— Тихо, товарищи! — проговорил присутствовавший на собрании лейтенант Раувальд. До сих пор он молча сидел в сторонке и слушал.

— Товарищи Венде и Гейман понесут наказание за свои проступки, а сейчас, нам нужно как следует поговорить о том, как мы будем служить дальше. Объясните нам, товарищ унтер–офицер, — лейтенант повернулся лицом к Йонасу, — почему вы так рискуете жизнью подчиненных вам солдат?

— Я?! Я никогда этого не делал!

— Делали, раз вы не смогли подготовить из каждого солдата хорошего пограничника! Вот на деле–то и выходит, что коллектив у вас вовсе не сплочен. Нет взаимозаменяемости. Мы воспитываем солдат не для того, чтобы они умирали, а для того, чтобы они жили и побеждали. А вы этого не делали, товарищ унтер–офицер!

Йонас встал и, глядя куда–то мимо лейтенанта, рассерженно выпалил:

— В таком случае я прошу демобилизовать меня досрочно!

Лейтенант нахмурился, собираясь что–то сказать, но его опередил Венде.

— Это же похоже на бегство! — воскликнул он. — Такого у нас не может быть! Уж если мы честно вскрыли имеющиеся у нас недостатки, то и исправлять их нужно всем вместе.

— Только так! — поддержал его Шустер. — Мы включились в соцсоревнование и должны с честью занять хорошее место.

— Я, товарищ унтер–офицер, обещаю вам, что буду… — робко начал Гейман и покраснел до кончиков ушей.

— Обещаешь спать только в постели?! — съязвил по–доброму кто–то из солдат.

Все громко рассмеялись.

Йонас встал, вцепившись ногтями в дерево стола, посмотрел на солдат. По их лицам он понял, что они вовсе не хотят, чтобы он уходил от них.

— Хорошо, я согласен. Начнем все сначала, только, товарищи, прошу на меня за требовательность не обижаться!

— Согласны! — весело, почти хором ответили солдаты.

Мартин и Ксантиппа

В один жаркий солнечный день я поехал на заставу в Борнхайде, где когда–то служил. На КПП меня встретил начальник заставы капитан Эрнст Бардорф.

Эрнст прибыл на заставу в 1953 году. Был он тогда совсем юным и неопытным, любопытным, но еще не понимающим до конца всего того, чем мы тогда занимались. 17 июня во время заварушки его на улице подкараулили несколько хулиганов, избили до полусмерти и бросили на дороге.

Постепенно он оправился от побоев, много читал по ночам и начал разбираться в событиях. А спустя полгода пришел ко мне и положил на стол заявление, в котором просил принять его в Союз молодежи и послать учиться на младшего командира.

На заставу он вернулся уже командиром отделения. Осенью 1956 года вступил в партию, а через два года уехал учиться в офицерское училище пограничных войск. Во время событий 13 августа 1961 года он уже был моим заместителем, а спустя два года его назначили начальником заставы…

Мы внимательно и придирчиво разглядывали друг друга.

— А ты потолстел, как я посмотрю! — заметил я.

Эрнст усмехнулся и сказал:

— А ты, мой дорогой, каким–то серым стал, честное слово!

— Ничего не поделаешь, люди стареют, — объяснил я. — Один об этом до самой смерти скулит, другой же сам распоряжается собственной жизнью.

— Оставь свою философию при себе, — попросил он. — Лучше скажи, что тебе нужно?

— Вот хочу найти материал для статейки…

— Вот оно что! Тогда пошли поищем…

Мы прошлись по казарме, поговорили с солдатами и унтер–офицерами, посмотрели, как они живут. К обеду я исписал в своем блокноте несколько страниц мелким убористым почерком, однако особо интересного материала не было. Посмотрев на картину, висевшую на стене, я вдруг вспомнил об увлечении Эрнста и спросил:

— Ты все еще рисуешь?

— Пойдем, я тебе кое–что покажу, — сказал он заговорщическим тоном. — Проверим, как у тебя обстоит дело с памятью.

Мы прошли в комнату политпросветработы. Переступив порог, Эрнст остановился и показал рукой на картину, висевшую на противоположной стороне. На ней был нарисован молодой мужчина в пестрой рубашке и рядом с ним собака овчарка, которая, положив передние лапы ему на плечи, пыталась лизнуть его в лицо.

Парень показался мне знакомым. Я подошел ближе к картине и прочел под ней надпись: «Мартин и Ксантиппа».

— Мартин Дорнбуш! — воскликнул я. — Тот самый сумасбродный парень, который тогда вздумал просвещать крестьян, говоря, что они, если захотят, смогут брать от земли наполовину больше того, что она им дает. Но почему он на картине нарисован с собакой? Он ведь, кажется, был командиром отделения?

— Вскоре после твоего отъезда к месту новой службы, — начал свой рассказ Эрнст, — нам прислали маленького щенка, немецкую овчарку. После того как она порвала брюки двум солдатам, с нею никто не хотел заниматься, а какой–то шутник, хорошо знакомый с античной историей, дал ей кличку Ксантиппа, написав это слово на клетке. Мартин изъявил желание воспитать собаку, а поскольку нам нужно было иметь своего проводника служебной собаки, начальство решило попробовать в этой должности его.

Если бы ты видел, что это была за псина! Она все время громко лаяла, с жадностью поедала все, что бы ей ни дали, грызла зубами палки. Однажды у парня иссякло всякое терпение. Он ворвался в клетку, но собака моментально укусила его за левую руку, за что он ее как следует отлупил.