Никколо Амманити - Я заберу тебя с собой

Итало показалось, что настал конец. К счастью, ему пришло в голову кое-что, отчего на мгновение боль в носу ушла и внутреннее напряжение ослабло. Он представил, как вставляет старой плоской корове в зад фонарный столб, измазанный перцем и песком, а она орет как резаная.

— Вы стреляли из ружья в помещении школы.

— Неправда!

— Как неправда? Ружье нашли около вас… Ружье не зарегистрировано, к тому же у вас, кажется, нет ни разрешения на охоту, ни разрешения на ношение оружия…

— Неправда!

— А это очень серьезное правонарушение, это карается…

— Неправда!

Итало воспользовался последней, самой безнадежной стратегией защиты. Все отрицать. Вообще все. Солнце горячее? Неправда. Ласточки летают? Неправда!

Постоянно говорить «нет».

— Вы стреляли один раз. Вы пытались попасть в них. И вы разбили окно в спортза…

— Неправда!

— Хватит твердить «неправда-неправда»! — рявкнула замдиректора, и невозмутимость, которую она изображала до этой минуты, испарилась: она обратилась в китайского дракона со злобными глазами.

Итало сник и свернулся, как краб.

— Мариучча, пожалуйста, перестань, успокойся, — умолял директор, замерший на своем стуле. Все пациенты в палате обернулись и глядели на них, а медсестра метала в них гневные взоры.

Замдиректора понизила голос и продолжала сквозь зубы:

— Дорогой Итало, вы оказались в прескверной ситуации и, кажется, не отдаете себе в этом отчета. Вам грозит обвинение сразу по нескольким пунктам: незаконное хранение оружия, попытка убийства, посещение проституток и пьянство на рабочем месте.

— Дет-дет-дет-дет-дееееееееет! — из последних сил твердил Итало, качая головой.

— Вы последний дурак. Чего вы там хотели? Компенсации? Вы даже имели наглость попросить, чтобы мы собрали для вас деньги. А теперь слушайте меня внимательно, очень внимательно. — Мариучча Гатта встала, и холодные глаза ее вдруг вспыхнули, словно в них были тысячеваттные лампочки. Щеки порозовели. Она схватила сторожа за ворот пижамы и едва не подняла над кроватью. — Я и директор делаем все, чтобы вам помочь, и делаем это только потому, что ваш сын, который работает в полиции, нас умолял на коленях, чтобы его мать не узнала об этом, а то она умрет от горя. Только по этому мы на вас не заявили в полицию. Мы делаем все возможное, чтобы спасти вашу ж… задницу, чтобы вас не посадили на пару лет, чтобы вы не потеряли работу, не лишились пенсии, но сейчас мне совершенно необходимо знать, кто были те хулиганы.

Итало глотнул воздух ртом, как линь, попавшийся на крючок, а потом выдохнул через нос. Из ватных тампонов, вставленных в ноздри, потекли ручейки крови.

— Я де здаю. Де здаю, клянусь здоровьем детей, — заскулил сторож, барахтаясь на постели. — Я их де видел. Когда я вошел в кладовку, было темдо. Оди кидали в бедя ортопедические мячи. Я упал. Они убежали. Двое или трое. Я пытался поймать. Де получилось. Сукины дети.

— Это все?

— Ду, был еще одид. Одид вылез из матов для прыжков в высоту. И…

— И?

— Я де уверед, я был далеко, без очков, до он был худой такой и маленький… похож да сыда пастуха из Серры… Де помдю фамилию… До я де уверед. Мальчишка из второго Б.

— Морони?

Итало кивнул.

— Только это страддо…

— Странно?

— Да, мде показалось страддым, что такой мальчик, тихий, может задиматься такими вещами. До это мог быть он.

— Ладно. Проверим! — Замдиректора отпустила ворот сторожа с удовлетворенным видом. — А теперь выздоравливайте. А мы посмотрим, что сможем для вас сделать. — Потом обратилась к спутникам. — Пойдемте, уже много времени. Нас ждут в школе.

Джовани Козенца и Флора Палмьери подскочили, словно у них в стульях сработали пружины.

— Спасибо, спасибо… Делайте что хотите. Приходите меня проведать.

Трое удалились, оставив сторожа трястись от ужаса перед угрозой провести последние годы жизни в тюрьме, без гроша в кармане, даже без пенсии.

В нем кипела борьба.

Любопытство сражалось с желанием вернуться домой.

Во рту у Пьетро пересохло, словно он съел пригоршню соли, ветер залетал под капюшон и раздувал плащ, и дождь бил в лицо, замерзшее и бесчувственное, как кусок льда.

Он пролетел через Искьяно Скало единым духом, по лужам, и перед самым поворотом на улицу, где была школа, резко затормозил.

Что он увидит за углом?

Собак. Рычащих немецких овчарок. В намордниках. В ошейниках с шипами. Своих школьных товарищей, стоящих в ряд, голых, дрожащих под ливнем, лицом к стене. Людей в синей форме, в масках и армейских ботинках, расхаживающих по лужам. Если вы не скажете, кто это был, каждые десять минут мы будем казнить одного из вас.

Кто это был?

«Я».

И Пьетро выходит вперед.

«Это был я».

Нет, наверняка он увидит толпу под зонтиками, бар, полный посетителей, и спасателей, снимающих цепь. А среди толпы будут Пьерини, Баччи и Ронка, балдеющие от происходящего. Ему совершенно не хотелось видеть эту троицу. И еще меньше ему хотелось делить с ними тайну, сжигавшую его душу.

Как бы ему хотелось сейчас оказаться кем-нибудь другим, одним из тех, кто, сидя в баре, балдел от происходящего и кто потом спокойно вернется домой, не ощущая, как он, тяжесть в желудке.

И еще кое-что ужасно его волновало — Глория. Он живо представлял себе, как она начнет шуметь, прыгать от восторга, гадать, кто придумал эту гениальную вещь — повесить цепь на ворота.

А мне что делать? Сказать ей? Рассказать ей, как было дело?

(«Давай пошевеливайся. Или ты тут целый день стоять собрался?»)

Он повернул за угол.

Перед школой — никого. В баре тоже.

Он подъехал поближе. Ворота были открыты, как обычно. Никаких следов спасателей. На парковке машины учителей. И машина Итало. В школьных окнах горит свет.

Значит, занятия идут.

Он катил очень медленно, словно видел школу впервые в жизни.

Въехал в ворота. Поглядел, нет ли на земле обломков цепи. Ни одного. Прислонил велосипед к ограде. Поглядел на часы.

Он опоздал почти на двадцать минут.

Он знал, что может получить замечание, но поднимался по ступенькам медленно, как душа, восходящая по длинной лестнице в рай.

— Ты что? Давай быстрее! Поздно уже!

Уборщица.

Она открыла дверь и махала ему рукой.

Пьетро вбежал внутрь.

— С ума сошел? На велосипеде приехал? Воспаление легких хочешь подхватить? — крикнула она.

— А? Да… Нет! — Пьетро не слушал.

— Да что с тобой?

— Ничего. Ничего.

И он машинально побрел в класс.

— Куда в таком виде? Ты что, не видишь? От тебя лужи на полу. Снимай плащ и оставь на вешалке!

Пьетро вернулся и снял плащ. И сообразил, что это уборщица из секции А. А здесь, в гардеробе, должен быть Итало.

Где он?

Он не хотел это знать.