Марк Гиршин - Убийство эмигранта. (Случай в гостинице на 44-ой улице)

Я нарочно подсказал ей про мужа, чтобы проверить, потому что она мне говорила, что он никогда не бросит свою фабрику, пусть дома хоть что угодно случится. Теперь я уже не сомневаюсь. Может, она даже с этим мастером.

Сварил концентрат. Валялся на кровати. Только вечером вышел. Не знаю, приходил Леня или нет, когда меня не было. Может быть. Диккенсовский уродец молча поднял меня в лифте, видно, он меня боится. Начитался газет и решил, что мне ничего не стоит укокошить человека. Маслов бы сказал: «Не чипай биду». Даже жаль стало уродца.

Ночью кто-то ко мне постучал. Я подумал, это опять из полиции, а это была Рита. Она хотела у меня переночевать. Я был рад, что это не они и, конечно, согласился. Мы полночи разговаривали. Когда я ей рассказал о Вове, она даже вскочила, оказывается, она ничего не знала. Я сказал, нисколько не сожалею о нем, в Союзе ловчил, а здесь еще больше. А она ответила, что эмигранты все такие. Ей бы только собрать деньги на собственный салон красоты и она «поклала» на всех, так Рита выразилась, правда, попросила извинить ее. Но собрать тоже не легко, надо много. Я нарочно спросил, какими духами она надушилась, она ответила, это «Шанель». Но потом уже никаких духов я не чувствовал, так Рита накурила. Мы включили телевизор. Она почти все уже понимала по-английски. Она мне объяснила, что комнату мне никто не сдаст, будут бояться, что я не заплачу, раз я еще не работаю. Чтоб я не слезал с ОМО, пока не найду работу. Пусть с полицией выселяют. А это политика. В Союзе подымут шум: куда вы едете, вас там на улицу выбрасывают! И ОМО как бобик платит за эмигрантов. А те живут в гостиницах по году и плюют в потолок. Не будь дурным, Рита убеждала, ОМО таких ищет.

Когда мы, наконец, легли спать, Рита спросила, могу я не обращать на нее внимания, как будто она не женщина. Кроме того, она еще завернулась в простыню. Я спросил, перебралась ли она уже в тот роскошный Восточный район, о котором мечтала. Она сказала, да, у нее квартира с видом на реку, а у дверей швейцар. Она дала мне свой телефон.

Утром я стоял под душем, она вдруг закричала из комнаты:

— Алик, это же твоя миллионерша, я ее узнала!

Когда я вытерся, я забрал у нее фото, но Рита продолжала меня донимать, у него такая богачка, а он готов идти жить на улицу. Я признался, что Нола больше не желает со мной иметь дело.

— Да? Что она говорит! — Рита стала доказывать. — А она знает, сколько надо дать, чтобы иметь такого интеллигентного мужчину? Она больше не хочет! Американец бы ей обошелся не волнуйся во сколько. А на наших они выезжают.

Дай мне ее телефон, я ей скажу пару слов, сказала Рита, но в это время телефон зазвонил. Кто-то спросил, Алик ли я, и, когда я подтвердил, не у меня ли Рита. Я не подумал и сказал, что да. Рита была очень недовольна, взяла у меня трубку и сердито ответила, что сейчас приедет. Я решил, это тот парень на высоких каблуках и с кривыми ногами, который на проводах Джона вцепился в нее, как клещ. Рита подтвердила, что это он, но я должен был сказать, что ее у меня нет. Теперь, когда ей снова захочется от всего отдохнуть, будет негде, потому что он уже знает, где ее искать. Она сказала, что если я уйду из гостиницы, чтоб я ей позвонил и дал свой новый адрес, а если трубку возьмет мужчина, чтоб я ничего не говорил и повесил трубку. Рита сказала, что ей бы хотелось пригласить меня к себе, но я должен ей поверить, это пока невозможно. Потом, когда она ни от кого не будет зависеть, тогда.

Хотел ее угостить концентратом перед уходом, но она отказалась, а у меня ничего другого не было. Она спросила, есть ли бананы.

После завтрака я надел костюм и галстук и пошел к дежурному. Я хотел заплатить за номер, начиная с сегодняшнего дня, но дежурный замахал руками: нет, нет, я должен освободить номер. Я спросил, где хозяин. Он ответил, нет хозяина! А тоненькая пачка долларов, которой я тыкал в пуленепробиваемое стекло напротив его носа, не производила никакого впечатления. Он все повторял: нет. Я ушел, мое дело было предложить.

Ходил по магазинам в цветной части города. Конечно, осенью, когда пасмурно, как сегодня, там не так пестро, но все-таки чувствуешь себя как будто в другой стране. На тротуарах больше бумаг, картонной тары, мусора в разноцветных мешках, которые владельцы всяких заведений оставляют у обочины, чтобы их подобрали уборочные машины. Не видел, чтоб кто-то подметал улицу. Иногда продавец в фартуке выскочит из лавочки и шарканет миниатюрным веничком перед своей дверью. А остальная улица его не касается. Если бы мне дали настоящую метлу, я бы просто подмел улицу, как подметают дворники. Но сначала я бы ее полил, чтобы пыль не летела на прохожих. Во всяком случае, узнал бы, подходит мне эта работа или нет. По-моему, да, но я хочу проверить на практике.

До самого вечера стоял в книжном магазине и листал книги. Только пришел к себе, позвонил Леня, они с мамой опять ждут на углу. Я взял фото и вышел. Сразу было видно, что отношение не то. Нола как только меня увидела, даже не поинтересовалась, что у меня и как, сразу попросила дать фото, а то они спешат. И с улыбкой, словно я все еще соучастник обмана ее мужа, сказала, что я-то хорошо знаю, что она должна быть вовремя дома, чтобы не вызывать подозрений. Эта улыбка так на меня подействовала, что я без слов ткнул ей конверт с фото в окошко машины и пошел. Нола что-то кричала мне вслед, но я решил не возвращаться.

Только я поставил концентрат на плитку, она постучала. Ты забыл вернуть пленку, где она? Чтоб ее позлить, я ответил, черт его знает, ищи сама! Я видел по ее лицу, как она возмущена, но вдруг она спросила миролюбивым тоном, не помогу ли я ей снять плащ и можно ли присесть. Не прошло и минуты, как она сняла и вязанку и осталась в одной блузке без рукавов. А села на кровать. Я напомнил ей, что ее муж не любит, когда ее по вечерам нет дома, чтобы дать ей понять, что я ее не держу. Она сначала тем же наигранным тоном ответила, что ничего с ним не случится, если он один раз пообедает на час позже, а потом заплакала. Я к ней не подошел и стал кушать. Она затихла и, опустив голову на подушку, уставилась в потолок. А ноги в туфлях свешивались на пол. Я помыл кастрюлю, из которой ел, а она все лежала. Наконец молча поднялась и стала неохотно натягивать на себя вязанку. Так не отдашь пленку, она спросила. Я совсем не думал не отдавать, просто забыл вместе с фото вложить пленку в конверт, но сказал, не отдам. Она не стала спорить и спросила, как я живу. Я ответил, что ничего. Она взглянула на мою кастрюлю на залитой электрической плитке и повторила, зачем мне пленка, она и так сделала бы для меня все. Я спросил, что все. Но Нола вздохнула и сказала, ей не так хорошо, как может показаться со стороны. После этого Нола поднялась, ей действительно нельзя дольше у меня оставаться, может быть, я завтра к ней приду? И протянула на прощание руку. Так приедешь? Я молчал. Она смотрела на меня с таким видом, как будто просила о большом одолжении. Я не понимал, в чем дело. Вдруг что-то мне подсказало, она боится, что я потребую за эту пленку те сэкономленные от мужа деньги. Это так на меня подействовало, что я полез в тумбочку, чтобы отдать ей пленку, но там пленки тоже не было. Я сказал Ноле, что отдам, как только найду, мне она не нужна. Поняла, я на нее прикрикнул. Не нужна! Нолу всю залило краской, так это ее обрадовало. И видно было, ей стало стыдно, что она меня в таком подозревала. Найдешь или нет, приезжай, она сказала. Я тебя прошу! Помахала мне рукой и хлопнула дверью.