Марк Далет - Орбинавты

Росарио поежилась, опять вспомнив «Молот ведьм». Нетрудно было догадаться, какое объяснение способны люди дать тому обстоятельству, что у женщины, которой далеко за сорок, вдруг снова потемнели серебряные нити волос, разгладились морщины, подтянулось тело, стали пружинистыми и полными силы походка и стать.

— У тебя есть какие-то новые мысли на этот счет? — спросила она с надеждой.

— В связи с молодостью? Пока нет, — развел руками Алонсо. — Но я непременно что-нибудь придумаю. Я хочу пока сказать, что мы могли бы перестать встречаться украдкой и начать делать это открыто.

— О нет, Алонсо! — горячо запротестовала Росарио. — Ты пойми, мы сейчас говорим не о ком попало, а о слугах, которые прекрасно знают меня, Мануэля, знали моего мужа. Они преданы нашей семье, и поэтому мы хотя бы можем рассчитывать на то, что они не поторопятся осудить меня из-за неожиданного омоложения. Возьми, к примеру, Эмилио. Что бы он ни думал обо мне, он не поспешит объявить меня ведьмой. То же самое можно сказать и об остальных. Но совсем другое дело, если я, потеряв скромность, открыто покажу им, что у меня связь с человеком, который младше моего собственного сына. Это уже будет не одна странность, а две странности. И в этом случае они, возможно, перестанут закрывать глаза на молодость своей сеньоры, которая должна выглядеть в их глазах совершенно противоестественной.

Как выяснилось, даже эта длинная речь не убедила Алонсо.

— Ладно, — сказал он, — я согласен, нельзя, чтобы они знали про наши отношения. Но ведь если кто-то из слуг и увидит, как мы целуемся или обнимаемся, ты всегда можешь поменять реальность. Почему бы нам не использовать твои способности?

Алонсо повернулся к ней, ожидая ответа.

Росарио хотелось подобрать такие слова, после которых ее точка зрения станет для него предельно ясной.

— Перечислю свои доводы по пунктам, дорогой Аладдин. Во-первых, в такой ситуации я непременно испытаю нестерпимый стыд, что, согласись, малоприятно! Во-вторых, может получиться, что кто-то нас увидит, а мы об этом даже не узнаем. В-третьих, и это самое главное: о том, как мы были счастливы вместе, ты забудешь, если я изменю реальность. Это радостное переживание останется лишь в моей памяти, и тогда оно ничем не будет отличаться от простой фантазии. Разве это правильно? Ведь вся прелесть того, что с нами происходит, заключается именно во взаимности.

Алонсо выглядел сконфуженным.

— Прости, царевна Будур, я совсем об этом не подумал, — признался он.

Ночью 8 марта они отпраздновали месяц, прошедший после первого поцелуя. Алонсо принес из своей комнаты кувшин с вином, и они пригубили его. Долго любили друг друга, а потом лежали, обнявшись.

— Мы стали такими же бесстыдными, как наши тени, — сказала Росарио.

— Нам надо пожениться, — объявил вдруг Алонсо.

— Это совершенно невозможно! — воскликнула она, в то же время испытывая удивительную радость от его слов. — Неужели нужно опять перечислять пункты? Давай я лучше опять попытаюсь взъерошить тебе волосы. Должен же ты хотя бы иногда напоминать вихрастого мальчугана.

— Мы можем переехать в Кордову и жить с моей родней, — не унимался Алонсо. — Они никогда не заподозрят тебя в ведовстве. Во-первых, потому? что не верят в него. А во-вторых, мы им просто не скажем, сколько тебе лет. Мануэля же, когда он вернется, мы предупредим. Уж он-то нас поймет. Ведь он сам орбинавт.

— Я согласна только с тем, что Мануэль нас поймет. Во всем остальном ты не прав. Какими бы замечательными и просвещенными людьми ни были твои родственники, мы не можем быть уверены, что какая-нибудь случайность не откроет им правды о моем возрасте. Как можно гарантировать, что я никогда не встречу знакомого человека из Лас-Вильяс, Торо или Саламанки? Нет, Алонсо, если мы хотим быть вместе, нам придется покинуть страну.

Алонсо сел на кровати.

— Покинуть Кастилию?

— Но это же очевидно, Алонсо. — Росарио приподнялась, облокотившись о спинку кровати, и взяла со столика кубок.

— И ты готова на это? — удивленно спросил он.

Росарио могла бы жить с ним и без венчания. По мере того как она привыкала к своему дару, она все острее осознавала условность человеческих ритуалов. Верить в таинство брака можно было, лишь разделяя картину мироздания, которую предлагала — точнее, навязывала — церковь. Но в этой картине реальность была незыблемой, твердой, созданной Творцом, запредельным всякому творению. Орбинавт же на каждом шагу сталкивался с текучей, сновидческой природой яви, что опровергало упомянутую картину мира.

В то же время Росарио прекрасно понимала желание Алонсо создать семью. Ему было уже двадцать три года. По его рассказам, мать и тетка в течение последних нескольких лет постоянно возвращаются к вопросу о его женитьбе. Ему уже пытались подыскать невесту, но он под разными предлогами уговаривал их не спешить с этим. Алонсо оставался холостым, надеясь встретить женщину, которую полюбит. Теперь это произошло, и он имел право желать счастья. Росарио же хотела жить с ним. Ради этого она могла и постоять какое-то время в церкви под венцом.

— Конечно, готова. Только сначала дождемся возвращения Мануэля.

Росарио потянулась к Алонсо, и они обнялись.

— Мы будем жить там, где никто нас не знает, и никому не придет в голову, что я старше тебя на двадцать один год, — шептала она между поцелуями.

Потом они долго обсуждали, куда именно переедут жить.

— Когда мне было восемнадцать лет, мы с Фелипе побывали в Италии, — рассказывала она. — Мы тогда только недавно поженились. Фелипе был в Риме и Флоренции с официальным поручением от старого герцога Альбы, отца нынешнего герцога. С тех пор у меня осталась мечта еще раз увидеть эти удивительные здания, статуи и картины. О, Алонсо! Все-таки люди постепенно меняются. Двести лет назад за изображение обнаженного человеческого тела можно было попасть на костер. А сегодня художники и скульпторы делают это по заказу кардиналов и пап! Видя такую красоту, поневоле начинаешь верить, что наступают новые времена.

— Ты хочешь жить там? — спросил Алонсо.

— Почему бы и нет? Раньше мне это казалось несбыточной мечтой. Но теперь я точно знаю, что многое кажется нам невозможным только потому, что мы не догадываемся о своих истинных возможностях.

— Во Флоренцию сейчас нельзя, — рассудительно сказал Алонсо. — Они сжигают там произведения искусства, наслушавшись проповедей Савонаролы, который уже стал фактическим правителем республики. Сам Боттичелли умудрился подпасть под его влияние и уничтожить какие-то свои работы. Хорошо, что друзья увезли большую часть его шедевров подальше от Флоренции.

Росарио вздохнула:

— Да, я слышала. Но ведь это безумие когда-нибудь кончится. И тогда мы переедем во Флоренцию. А сначала поживем в Риме. Только все это — после возвращения Мануэля.