Марк Далет - Орбинавты

Смуглолицый соперник рыцаря приготовил свое оружие мгновением позже. Мускулистая рука в перчатке, достигавшей локтя, твердо держала древко.

Никто не вмешивался, соблюдая традиции рыцарских турниров. Каждая сторона подбадривала криками своего воина, но что-то в интонации мавров подсказывало Мануэлю, который наблюдал за происходящим вместе с тысячами других кастильцев и арагонцев, что они ни на секунду не сомневаются в победе своего воина. За спинами мавров распластался на холмах силуэт стен и башен Гранады. Солнце, внезапно вынырнувшее из-за покрытых снегом горных вершин, заблестело на поднятых наперевес копьях.

— Арагонец зря принял вызов, — прошептал рядом с Мануэлем Гильермо Энтре-Риос. — Этого сарацина мы уже видели не раз. Смотрите, какой здоровяк! И забрала никогда не опускает. У него чудовищный удар! Выбить его из седла еще никому не удавалось. С ним может справиться только такой герой, как дон Алонсо Агиляр, но их высочества не позволят, чтобы высокородный кастильский гранд скрестил меч с простым сарацинским всадником.

— Как зовут этого верзилу?

— Все называют его Тарфе, хотя вообще-то у него, как и у всех мавров, длинное и совершенно незапоминающееся имя.

Мануэль мысленно сосредоточился, желая рыцарю-монаху устоять в столкновении, но его пожеланий оказалось недостаточно. Предсказание Энтре-Риоса сбылось с молниеносной быстротой, и выбитый из седла арагонец уже лежал на земле. Будь это настоящий турнир, поверженный воин мог остаться в живых. Но шла война, и Тарфе, недолго думая, добил его ударом копья в горло и вернулся к своим торжествующим сотоварищам.

Трава, придавленная головой неподвижного монаха, окрасилась в коричнево-алый цвет. По рядам наблюдавших за поединком христиан прокатился разочарованный гул.

— Помяните мое слово, дон Мануэль, — сказал Энтре-Риос, когда они возвращались верхом в осадный лагерь. — Скоро их высочества запретят нам принимать вызовы на поединки. Уж слишком часто в них побеждают наши противники. Ведь они в отчаянии, и деваться им некуда. Вот тогда и начнется настоящая война. Как в Басе и в Малаге.

Мануэль был рад, что попал под командование герцога Кадисского, знаменитого Родриго Понсе де Леона. Это произошло совершенно случайно в тот день, когда он приехал из Кордовы.

В войске, расположившемся в осадном лагере в долине Гранады, многие дворяне служили в городских ополчениях наряду с солдатами-наемниками неблагородного происхождения. Особенно если эти дворяне не относились к крупным монашеским орденам, как ордена Сантьяго и Калатравы, и не состояли на службе у какого-нибудь знатного сюзерена.

Молодой Фуэнтес был как раз в такой ситуации и очень опасался, что ему придется служить в ополчении из Саламанки. Мануэль был практически уверен, что горожане продолжают свою междоусобицу и здесь, несмотря на войну.

Несколько десятилетий назад население города раскололось на две враждующие группировки, поддержавшие прихожан двух церквей — Сан-Томе́ и Сан-Бенито. Все началось когда-то с нелепой ссоры, в результате которой двое братьев, прихожан Сан-Томе, убили двоих братьев из другой паствы, после чего бежали из страны, опасаясь наказания властей. Мать погибших юношей, которую впоследствии прозвали Мария Ла Брава [24] Мария Ла Брава — Мария Отважная ( исп .). , отправилась вслед за убийцами, отыскала их в Португалии и умудрилась обезглавить обоих. Их головы она привезла в Саламанку и положила в приходе Сан-Бенито на могилы своих сыновей. Городская молва приписывала ей фразу: «Если их мать хочет забрать эти головы, ей придется поклониться моим сыновьям».

С тех пор вражда не утихала. То и дело вспыхивали кровавые потасовки, и в темных переулках находили убитых людей. Даже многие студенты университета, несмотря на то что они в большинстве не являлись жителями Саламанки, — а некоторые и вовсе были иностранцами, — оказались втянутыми во внутригородские распри. Это обстоятельство было связано с тем, что все четверо участников ссоры, положившей начало междоусобице, были студентами.

Фуэнтесам, жившим в фамильном замке за пределами города, не часто приходилось вступать в общение с горожанами, и Мануэлю до сих пор удавалось избегать участия в конфликте, который вызывал у него сильнейшую неприязнь нескончаемой бессмысленностью и беспримерной кровожадностью, проявляемой обеими партиями. Но теперь ему угрожало оказаться в самом центре противостояния. Скорее всего, так оно бы и случилось, если бы он попал в отряд ополчения.

Однако все сложилось иначе.

Приблизительно на полпути из Кордовы в Гранаду Мануэль остановился пообедать в небольшой харчевне в цитадели Алькала Ла Реаль. Он уже приступал к паэлье, когда к его столу подошел полноватый немолодой мужчина с глазами навыкате.

— Благородный сеньор, — произнес он, — извините, что обращаюсь к вам во время трапезы. Меня зовут Педро-Луис Валенсиано. Мы с братьями — маркитанты, жители соседней деревни. Везем продовольствие для наших доблестных воинов, сражающихся в долине Гранады.

— И чем же я могу быть вам полезен? — Мануэль уже догадывался, каким будет ответ на этот вопрос.

— Если вы, так же, как и мы, направляетесь в долину Гранады, мы могли бы предложить вам проделать остаток пути в нашем обществе.

Было ясно, что вооруженный всадник, тем более рыцарь, прошедший многолетнюю воинскую выучку, всегда является желанным попутчиком для маркитантов, так как в случае нападения на обоз он существенно усилит их охрану. И, хотя Мануэлю хотелось побыть в одиночестве и разобраться со своими мыслями, он все же решил помочь этим людям.

— Что ж, я не возражаю, но вам придется подождать, пока я завершу трапезу.

Валенсиано рассыпался в извинениях и благодарностях. Сказав, что маркитанты уже готовы выехать в путь и сделают это незамедлительно, как только благородный идальго соблаговолит присоединиться к ним, он удалился.

Два брата Педро-Луиса ехали на лошадях и были вооружены арбалетами. Обоз состоял из трех повозок. Помимо братьев Валенсиано, в нем были женщины и несколько подростков. В дороге Педро-Луис, не умолкая ни на секунду, подробно объяснял Мануэлю сложные семейные связи между участниками обоза: кто кому жена, кто кому сын, кто племянник, кому сколько лет и прочее. Молодой идальго лишь время от времени рассеянно кивал. Пучеглазый маркитант, не получая никакого отклика, тоже в конце концов умолк. Ему, видимо, и в голову не приходило то простое обстоятельство, что, если желаешь удержать внимание собеседника, не следует утомлять его лишними подробностями.

Последний отрезок пути шел в гору. О близости Гранады стало ясно по появившимся на горизонте заснеженным вершинам Сьерра-Невады.