Марк Далет - Орбинавты

— Зачем вы мне все это говорите?! — спросил Мануэль.

— Скажу вам начистоту, — Торпа резко выдохнул и с решимостью заговорил вновь: — Мы верим в вашу честность. Присоединяйтесь к нам, дон Мануэль! Мы должны вместе свергнуть власть Араны и восстановить справедливость. Эта земля принадлежит короне. Туземцы — дикари и язычники. Нельзя, чтобы ради них нас лишали законных прав и сажали в темницу!

— Полагаю, на суде вы сможете высказать все соображения, которыми столь любезно поделились со мной, — ответил на это Мануэль и отошел от двери.

— В таком случае вы меня еще вспомните! — крикнул ему вслед Арана.

Мануэль вернулся к окошку:

— Если когда-нибудь вас выпустят на свободу, охотно скрещу с вами клинок.

Спустя час, передавая ключи Франсиско Энао, который сменил его на посту, Мануэль испытывал сильное облегчение. В какое-то мгновение у него мелькнуло опасение, что заключенные начнут убеждать и уроженца Авилы, леонца Энао, в том, что леонцы и астурийцы должны держаться заодно. Но Мануэль слишком устал, чтобы думать сейчас об этом.

На следующий день он очень пожалел о том, что не прислушался к своим внутренним опасениям. Утром за распахнутой настежь дверью камеры никого не оказалось. Вместе с беглецами исчез и Энао.

— Это моя вина, — с горечью говорил Мануэль капитану форта. — Я же подумал, что они попытаются уговорить его, но не придал своим мыслям значения!

— Вашей вины в чужом предательстве нет и быть не может, — устало ответил Арана и отпустил Мануэля.

В ходе короткого суда над арестованными андалусцами Арана распорядился продержать их под стражей еще два дня за самовольный уход из крепости и попытку присвоить себе полученное у индейцев золото, вместо того чтобы сдать его короне. Больше он ни в чем обвинить их не мог: было совершенно очевидно, что их товарища застрелил кто-то из астурийцев.

Как только закончился срок заключения, освобожденные из-под стражи Монтальван, Годой, Хименес и Морсильо отправились к Эсковедо, требуя объяснить, почему им не позволяют забрать приведенных ими женщин.

— Завтра сюда прибудет Гуаканагари со свитой, — ответил нотариус. — Мы собираемся отдать ему женщин.

Возмущенная четверка тут же объявила, что не считает Арану и его «приспешников» своими командирами, и демонстративно покинула форт. Они сделали это так быстро, что никто не успел их задержать. Разыскивать их в густых тропических лесах не имело никакого смысла.

В день посещения форта касиком Гуаканагари стояла ясная, безветренная погода, но за пределами крепости, на границе леса и берега, лежало немало поваленных стволов, свидетельствовавших о силе недавнего урагана.

Касика несли на носилках несколько индейцев. Остальные шли рядом. Все они были вооружены короткими топориками, луками, стрелами и копьями с оперением. Ростом таино были ниже европейцев, но мускулисты и хорошо сложены. Безбородые, скуластые, с крупноватыми губами, они часто улыбались, обнажая крепкие зубы. У многих зубы были желтыми, как у колонистов, которые уже несколько месяцев курили табак. Возможно, по одной и той же причине. Длинные, гладкие черные волосы у мужчин были коротко острижены над бровями.

Мануэль дал бы Гуаканагари около тридцати пяти или сорока лет, но он не слишком доверял своей способности оценивать возраст индейцев. Те в большинстве своем были худощавы и жилисты и от этого могли казаться моложе своих лет. На груди у касика висел золотой — золотой! — диск, на который тут же устремились алчные взгляды колонистов. Набедренная повязка крепилась к туловищу полосками хлопка, украшенными мелкими цветными камнями и ракушками.

Встреча проходила во дворе форта. Носилки были положены на землю. Не вставая с места, Гуаканагари произнес что-то певучим голосом, и Эсковедо перевел в меру своих возможностей:

— Правитель княжества Мариен приветствует правителя крепости Ла Навидад и желает ему долгих и счастливых лет жизни.

— Командующий фортом Ла Навидад приветствует правителя княжества Мариен, — ответил Диего де Арана.

Ленты, стягивавшие волосы пучком на голове касика, спадали ему на плечи, сверкая на солнце. Он заговорил без всякого выражения на лице, глядя прямо перед собой.

— Мы верим, что в иной жизни есть два места, куда устремляются души, покинув тело, — говорил Гуаканагари, если можно было верить переводу Эсковедо. — Одно из них пребывает во мраке и предназначено для тех, кто причиняет зло и терзает людей. Другое же — радостное и светлое. Туда уносятся души тех, кто в этой жизни уважали чужую жизнь и покой.

В тех случаях, когда королевский эскривано затруднялся в переводе, он и его индейский друг, юноша по имени Майрени, долго шептались, оживленно помогая себе жестикуляцией. Когда совещание толмачей слишком затягивалось, касик повторял свою фразу другими словами.

— Поэтому, — продолжал переводить Эсковедо, — если человек чувствует, что его дни приближаются к концу, и желает получить в иной жизни награду, он не должен причинять зла тем, кто не причиняет зла ему.

— Наша вера, — ответил Диего де Арана, — призывает нас к тому же. Нельзя причинять зла ближнему.

Арана запнулся. Он не привык проповедовать.

После вступления Гуаканагари в осторожных выражениях высказал жалобу на поведение белых людей, силой забравших из их селений молодых женщин, многие из которых уже были замужем. На это Арана ответил, что виновные наказаны, а с женщинами в крепости обращались любезно, о чем они могут поведать и сами.

Капитан дал условный знак, и десяток кастильцев, включая Мануэля, привели индианок.

Женщины присоединились к мужчинам, но никто из числа таино — ни бывшие пленницы, ни пришедшие за ними мужчины — не выразили при этом никаких эмоций. Возможно, проявление чувств выглядело бы неуважением по отношению к присутствовавшему касику.

Разговор зашел о золоте. Гуаканагари без каких-либо споров согласился оставить колонистам отнятые астурийцами золотые украшения в обмен на бусы и другую мишуру. Когда его спросили о месторождениях золота, он подтвердил то, что командование форта уже знало от Эсковедо: в горной области Сибао, на территории княжества Магуана, есть ручьи, где в песке можно найти золото. Но эта область контролируется касиком Каонабо, известным на острове своей свирепостью.

После ухода индейцев Арана собрал всех колонистов и строго-настрого запретил им предпринимать какие-либо действия, которые могли бы нарушить дружеские связи с Гуаканагари и его подданными, а также отправляться в поисках золота в Сибао в одиночку или группами без ведома и разрешения командования.

— Сеньоры, — сказал он в заключение своей речи. — Я желаю, чтобы у вас не было никакой неясности на сей счет. Любое найденное на острове золото принадлежит кастильской короне. Всякий из нас, кто присвоит себе хотя бы одну золотую песчинку, окажется нарушителем закона. И наказан он будет так же строго, как любой, кто украл королевское имущество.