Скотт Брэдфилд - Хорошая плохая девчонка

ДР: Мне очень жаль, что мистер Вивер пропал без вести. Но по всем Соединенным Штатам Америки тысячи пропавших без вести. Это неудивительно, учитывая, что у него было трое детей. И к тому же вы говорите, что его заставляли перебраться в Техас.

УА: Очень смешно, Ла. Может, тебя угостить в награду мороженым со сливками и дробленым печеньем за столь чудесное чувство юмора?

ДР: К вашему сведению, профессор Александр, у меня начисто отсутствует чувство юмора. Большинство людей это сразу же замечает.

УА: Тебе это понравилось, Ла?

ДР: Что именно?

УА: То, что ты сделала со Стефаном Вивером. Возможно, это была твоя маленькая месть. Ты чувствовала то же самое, когда отравила своего отца за то, что он тебе сделал? Совершенно очевидно, что ты скрываешь что-то из своего прошлого, Ла. Иначе разве ты бы смогла это сделать? То, что ты сделала со своим отцом. Это единственное преступление, за которое они не могут тебя осудить.

ДР: Я не нуждаюсь в вашем сочувствии, профессор Александр. Что касается Стефана Вивера, то, повторяю вам, я не развлекаюсь такими способами. Возможно, некоторым и доставляет удовольствие трясти титьками перед парнем. Заманивать его к себе в машину. Расстегивать ему ширинку и поддразнивать его, обещая еще и еще. Потом выманивать его из заглохшей техасской развалюхи со спущенной шиной, чтобы провести по зарослям полыни и ужасной мексиканской просеке и наконец приставить к его виску точную копию пистолета моего отца, заставить его рыть себе могилу, а потом чуть-чуть подразнить его опять, чтобы дать ему надежду. И это самый волнительный момент, не так ли, профессор Александр? Дарить надежду. Я беру одной рукой его член, и он встает, несмотря на его страх. Может быть, это та ситуация, о которой он мечтал всю жизнь: я держу пистолет у его живота, он держит меня рукой за грудь и кончает мне прямо в рот. А потом я стреляю, его кишки выворачиваются наружу, и я всю ночь сижу в машине и наблюдаю, как он медленно и мучительно умирает. Так вы себе это представляете, профессор Александр? Вас это возбуждает? Вы должны мне рассказать о ваших тайных желаниях, профессор Александр. Доверьтесь мне. Все, что сейчас нужно, — это просто встать из-за стола и сесть ко мне на колени, и я обниму вас, или вы обнимете меня, без разницы, а потом я доведу вас до оргазма, профессор Александр, уж я об этом позабочусь. Довести мужчину до оргазма — это самая легкая вещь в мире. Так в этом состоит весь ваш хваленый конфликтный анализ? Я буду противостоять вам. Или вы будете мне противостоять. Выбирайте. Вы сейчас представляете из себя жалкое зрелище, профессор Александр. Мужчина, который хочет, но не может. Давайте сэкономим друг другу время. Скажите мне, что вы хотите, и я дам вам это, профессор Александр. Я вам обещаю.

УА: Кажется, пленка на кассете заканчивается.

ДР: А как же дополнительные кассеты?

УА: Они тоже закончились.

ДР: Правда?

УА: Правда.

ДР: Ну что ж, в таком случае, профессор Александр…

(конец кассеты)

Я встречала людей, которые признавались мне, что никогда не знали истинного счастья в своей жизни. Другие люди (чаще всего этакие святоши) говорили, что никогда не знали истинного горя. Я же считаю, что мне повезло больше, чем тем и другим, вместе взятым, ибо я испытала в своей жизни и истинное счастье и истинное горе, что привело меня к более глубокому пониманию смысла нашего существования на земле.

К примеру, мне посчастливилось держать на руках собственного ребенка, продукт моего тела и моей любви к мужчине (я думаю, что отцом является все-таки Мануэль), благодаря чему испытала самое величайшее счастье любви, на которую только способна женщина в этой жизни. Мою малышку (весом шесть фунтов пять унций) впервые принесли ко мне в палату сразу после ее рождения в больнице тюрьмы Чино, и я не могу описать вам, какое невыразимое счастье испытала за эти полчаса. Это было во время моего первого несправедливого заключения по обвинению в убийстве бедного мистера Мерчинсона. Я назвала ее Рената Альбертина Риордан в честь моего отца и отца Мануэля.

— Хочешь покормить ее, милочка? — спросила меня черная медсестра миссис Хадсон из тюремной больницы. — Я могу приготовить тебе детскую смесь.

Малышка Рената с самого рождения была спокойным и умиротворенным ребенком, она широко открывала свои раскосые глаза и с удивлением взирала на окружающий мир.

— А сама я не смогу ее покормить? — спросила я.

Меня эта ситуация немного смущала, но миссис Хадсон успокоила меня и показала, как это делается. Молока почти не было, но миссис Хадсон сказала, что такие вещи в порядке вещей и молоко может появиться только через несколько дней.

Однако малышку Ренату не очень заинтересовала моя грудь. Она приложилась к бутылочке со смесью и пожевала соску, просто чтобы размять ротик, а затем остановилась.

— Дети — это дар небес, — сказала миссис Хадсон. Миссис Хадсон была из породы так называемых неподдельных людей. К этой категории я причисляю тех, кто в любой ситуации остается самим собой, не навешивает на себя маски лживой искренности или превосходства. — На них лежит печать Божьей благодати. И даже когда мы не можем быть рядом с ними, мир все равно кажется лучше просто потому, что они живут в нем.

Миссис Хадсон села рядом со мной и стала гладить меня по голове, пока я смотрела на свою малышку. За всю мою историю тюремных злоключений это был единственный раз, когда кто-либо гладил меня по голове.

— Ее папочка был моей самой большой и настоящей любовью, хотя и принес мне только одно горе, — поделилась я с ней. — Но несмотря на это, я сильно любила его. Скажите, миссис Хадсон, это то же самое, что и любить своего ребенка? Я имею в виду, если его у тебя не отнимают. Люди любят своих детей, несмотря ни на что? Или бескорыстная любовь — очередная выдумка хитрых телевизионных журналистов-мошенников?

Миссис Хадсон продолжала гладить меня по голове. В этот момент в дверь просунулась толстая поросячья морда Большой Гири, местной тюремной надзирательницы.

— Часики тикают, — сказала Большая Гиря, напоминая о своем присутствии. — Пора забирать тебя в камеру.

Мне кажется, что в жизни каждого из нас всегда в коридоре поджидает какая-нибудь Большая Гиря. Будь это тюрьма или что угодно.

— Мы всегда любим так, как умеем, милочка, — наконец сказала миссис Хадсон. — Мы любим наших детей так, как умеем, а потом они уходят от нас.

Когда истекли положенные мне полчаса, Большая Гиря снова пришла за мной, помахивая своей деревянной дубинкой, и я не смогла удержаться от слез. Я знала, что это не поможет, но просто не смогла.

— Бог присмотрит за ней, дорогая. Помяни мое слово. Бог всегда следит за маленькими детьми, пьяницами, сумасшедшими и за всеми, кто не способен позаботиться о себе.