Иосиф - Эшелон

Вернемся, однако, к катеру, выполняющему рейс Симеиз — Ялта. Татьяна Владимировна продолжала: «Я встречалась со Львом Андреевичем в течение последних двух лет его жизни у себя в Минске. Он был безоглядно влюблен в мою подругу Марину — жену некоего белорусского чиновника средневысокого ранга. Я не видела до этого примера такой абсолютно безрассудной любви. Он тайно приезжал в Минск встречаться со своей любимой. Воображаю, чего это ему стоило! Моя подруга — особа весьма практичная. Она, например, через Арцимовича устраивала делишки своих протеже, кажется, даже родственников. Одного какого-то типа даже хотела академиком сделать. А на его похороны в Москву Марина не поехала. Как видите, я знала Вашего великого Арцимовича!»

Когда я «переварил» новый аспект жизни знаменитого физика, я понял, что, в сущности, эта страница его биография не так уж и неожиданна. Все-таки яркий и смелый человек был Лев Андреевич, к тому же юность провел в Минске. Это был настоящий мужчина! Кажется, он к тому же шляхетского происхождения. А помогать карьере нескольких белорусских чиновников от науки — так это же «за казенный счет»! Вот только Пикельнера зачем он так рубил? Хотя и это понятно. Конечно, персонально ничего против Соломона Борисовича он не имел, но кандидатура этого бедняги, наверное каким-то сложным образом интерферировала с его собственными выборными комбинациями.

Через три года после этого разговора, спасаясь от юбилейных торжеств, я поехал в Минск, где Яков Борисович Зельдович (сам уроженец Минска) устраивал какую-то релятивистско-астрофизическую петрушку. Я никогда не был в этом городе, который для меня навсегда ассоциируется с убийством Михоэлса в 1948 г. В первый же день я созвонился с Татьяной Владимировной и был очень рад провести вечер у этой обаятельной женщины. Вспоминая Крым, я спросил у нее:

— Где сейчас находится Марина?

— Она живет рядом.

— Завтра мой день рождения, — сказал я. — Можно будет мне прийти к Вам с Яковом Борисовичем?

— Я буду рада, — сказала Татьяна Владимировна, которую тогда еще, в Крыму, я познакомил с отдыхающим по соседству трижды героем.

— Если Вам не трудно, пригласите Марину. Она, конечно, наслышана о Якове Борисовиче — не может быть, чтобы Лев Андреевич ничего ей о нем не говорил.

— Можете не сомневаться — Марина придет!

Утром я подошел к киоску, где продавали газеты. Мне сразу же бросилась в глаза новая почтовая марка, на которой был изображен Лев Андреевич. Это было очень кстати. Купив марку и договорившись с Яковом Борисовичем, я стал ожидать вечера. В назначенный час мы — знатные гости — пошли к Татьяне Владимировне отметить день моего рождения. Народу было очень мало — дамы, соседи хозяйки.

Марина пришла с небольшим, вполне приличным, опозданием. Боже мой, как же я был потрясен, увидев ее! Это была толстенькая, провинциальная мещаночка, безвкусно и грубо напарфюмеренная, одетая с какой-то эклектической роскошью. На уже немолодом лице обращали на себя внимание маленькие, какие-то пронзительные глазки. Так вот она — последняя любовь нашего академика-секретаря! А впрочем, любовь зла. И вообще, как тут не вспомнить превосходную английскую пословицу: «Если ты живешь в стеклянном доме, не швыряйся камнями!» Я и сам прожил долгие годы в стеклянном доме, да еще на пороховом фундаменте…

Сели за стол, и начался мини-банкет со свадебным генералом, функцию которого сразу же взял на себя Яков Борисович. И тогда я, по предварительной договоренности с хозяйкой дома, пустил по рукам марку. Задуман был недобрый этюдик в духе шекспировской «Мышеловки». Марина сидела слева от меня, я же передал марку какой-то женщине справа, так что объект моего эксперимента получил марку последней. Для нее все это было абсолютно неожиданным. Три пары глаз впились в нее, но лицо Марины было совершенно невозмутимым. Она только очень долго, слишком долго держала марку в руках — никак не могла с ней расстаться. Через 10 минут после этого она ушла. Конечно, это была жестокая шутка. Полагаю, однако, что жалеть эту минскую дамочку не надо.

Вскоре после описанных выше событий я, придя обедать в академическую столовую, оказался за одним столиком с Артемием Исааковичем Алиханяном — весьма солидным физиком, широко известным под кличкой «Артюша». Это был уже довольно пожилой, больной человек (через 2 года он умрет). В ожидании супа я завел вполне светский разговор со своим визави, с которым я до этого встречался редко. Накануне я прочитал превосходные воспоминания Артемия Исааковича о друге его юности в сборнике, посвященном памяти Арцимовича. В этих воспоминаниях меня поразил один эпизод.

Дело было в Ленинграде в летние белые ночи 1937 года. Два молодых, подающих большие надежды физика — Артюша и Лева, начиная с сеанса 20–21 час, ежедневно, подряд смотрели кино, помногу раз одну и ту же картину. В те далекие времена как раз шел знаменитый боевик Ренэ Клера «Под крышами Парижа». Сеансы в Питере тогда кончались в 1–2 часа ночи. После этого молодые люди ходили по невским набережным, любуясь разведенными мостами. «От судьбы не уйдешь», — как-то раз заметил фаталистически настроенный Лева. «Но ее можно обмануть!» — оптимистически ответил хитрый армянин Артюша — и оказался прав… «Правда, не всегда картины были так же хороши, как «Под крышами Парижа», — меланхолически заключил эту часть своих воспоминаний Алиханян. [32]

Сидя за столиком, я спросил у Артемия Исааковича, как ему удалось это место протащить через Главлит? Неужели и там сидят совсем уж молодые люди, ничего не знающие и не помнящие? «О нет, — ответил Артюша, — я их просто перехитрил. У меня в рукописи было одно особенно смачное место. После долгого торга я это место убрал, а взамен потребовал оставить киноэпизод!» Мое любопытство было возбуждено до крайности. «Какое же место Вы убрали?» И тут Алиханян поведал мне совершенно удивительную историю.

Арцимович долго и тяжело болел сердцем. Его смерть, однако, была «тактически» внезапна — «стратегически» она давно уже ожидалась. Он умер скоропостижно после некоторого, довольно длительного периода сравнительно приличного самочувствия. Никакого завещания поначалу обнаружено не было — Лев Андреевич, по-видимому, гораздо чаще думал о Минске и о других земных делах, чем о бренности человеческого существования. Сразу же возникли невероятной трудности проблемы, связанные с дележом движимого и недвижимого имущества между наследниками. Претендентов, по-видимому, было немало. И чтобы разобраться в этом хаосе, убитая горем вдова попросила помощи у товарища юности покойного — Артюши. Тот с головой окунулся в это муторное дело со слабой надеждой на успех. И вдруг — о, счастье: Алиханян узнал, что у референтки Арцимовича Тамары Федоровны в делах отделения физики и астрономии находится подписанный документ, который вполне может быть истолкован как завещание!