Афанасий Мамедов - У мента была собака

В молчаливом перемирии гостя-пианиста и местного двоечника-авары участвовала почти вся близлежащая малолетняя шпана.

Но основное различие между Самедом и Республиканцем выяснилось в самое горячее время — зимой, в январе…

Самед только повторял за взрослыми, что они первые начали громить там, у себя , и надо донести этот факт до главного перестройщика, потому как этот факт есть чистая правда, а если их главному такая правда окажется ни к чему, пусть никто не сомневается, он создаст свой спецназ, когда вырастет, конечно. Республиканец, в отличие от Самеда, уже понимал, кто первый — для главного перестройщика не основание, чтобы сменить симпатии.

— Употребить с пользой решения горбачевского съезда можно в ближайшем сортире. Коммунисты, во главе с Горбачевым, гниют заживо, а Лебедь не положит полковничьи погоны на стол. Он уже пришел сюда и будет давить нас танками… Он вообще будет делать то, что ему скажут генералы.

— Никто нас у себя дома давить не будет, — чуть озлобленно высказался Самед в емкой полутьме парадного, на том самом марше, на котором мальчики заключили поздней осенью перемирие. — Лебедь — десантник, настоящий мужчина, западло ему будет своих же мочить, он просто войдет в город — и все.

— Просто?.. Тогда подари этому «настоящему» молитвенник. Ему и Меченному. «Своих!..» Да ты для него знаешь кто?..

— Кто?! — вскочил с корточек Самед.

— Сам знаешь кто…

— Хорошо, что ты предлагаешь?

И он предложил Самеду и всем выстроенным вдоль стены пацанам.

И те приветствовали его, согласившись взять на себя стены домов с Первой по Седьмую параллельную.

— Если так пойдет, — осветлил перспективу Самед, — станешь достоянием Республики. Рейганом нашего двора.

Республиканец выждал, пока стихнет смех, протолкнул в себя кусочек лестничной тишины, после чего, не спросив разрешения, достал из кармана Самедовой аляски пачку сигарет и закурил…

Мальчики, окутанные петлистым сине-голубым дымком, ждали, не сводили с него глаз…

Он поднялся на несколько ступенек.

Оказавшись выше всех, со священной серьезностью псалмопевца начал затоплять пыльную емкость четырех этажей.

— Достояние республики — все мы. Ты, ты, он, я… Все, кто готов отстаивать свободу, честь и независимость своего народа, а не ходить с поджатыми губами. Кстати, — сказал независимый человек Республиканец, тогда еще все равно не Республиканец, — известно ли вам, что символом партии республиканцев является слон?

Никто из оказавшихся на лестнице, попутчиков Республиканца, конечно же этого знать не мог.

— Предлагаю завтра же принести клятву у слона, который в саду при Третьей поликлинике. Краску, кисти, лестницу и все прочее будем держать в сарайчике рядом с будкой, в которой сидит тетя Сакина.

— Почему завтра? Почему не сегодня? А давайте сегодня, — предложил Самед с очень обидных для него нижних ступеней.

— Не будем рисковать без нужды, завтра смена тети Сакины, завтра и начнем.

Только после январьской клятвы у слона, выложенного щербатым бордюром на серых плитах, под изящными, времен хрущевской оттепели фонарями, которые так и не зажгла в тот раз рачительная хозяйка электричества тетя Сакина, жена футболиста дяди Байрама, Республиканец стал Республиканцем.

Начать, естественно, решили со своего дома. Дома 20/67. Белую краску и кисти добыли Самед с Азадом. Потом пошли дома на Второй параллельной и Третьей. А потом, когда Республиканец, стоявший на плечах Рамина, который, в свою очередь, стоял на борцовских плечах громко сопевшего Азада, советовал преступному генералу убраться на север, «в свою Рязань», он увидел ее.

Да, это была она!.. Только вот почему он ее раньше никогда не видел. В какой школе она училась? Как удавалось ей проходить незамеченной по хорошо просматривающимся параллельным и перпендикулярным улицам нашего района?

Она, щуря искрящиеся, с кошачьим обводом глаза с удивлением наблюдала за ними через запотевшие стекла окна-фонарика, в глубине которого угадывалась полуоткрытая дверь, за которой была другая — открытая, а за нею… За нею, конечно, занятые мировыми и внутрисемейными делами родители. Родители, охающие и ахающие от очередного коварства соседа, покрываемого в столице сотнями перестройщиков, или недовольно пофыркивающие от внезапного пронзительного взвизга кошки, угнетаемой котом-сладострастником.

После мокрого снега, который ветер грубо швырял прямо в лицо, недавних автоматных и пулеметных очередей, после бесцеремонно-хамского гусеничного гула, раздававшегося откуда-то со стороны Кубинки, черная лоснящаяся улица имени товарища Губанова будто замерла, и молчаливое стояние черноволосой худенькой девочки в окне второго этажа шло этой задремавшей параллельной улице и этому часу, который в далекой, так и неразобравшейся Москве кто-то почему-то решил назвать комендантским.

Когда их взгляды встретились, Республиканец на пару секунд вылетел из гулко пульсирующего тела. Результатом этого парения освобожденной души стало падение банки с краской.

Пирамида пошатнулась, выругалась не по-детски, но устояла.

Азад был настоящим пехлеваном, не зря он сорок раз ходил на «Мазандаранского льва», не зря над его кроватью висела фотография Ярыгина, суплесом бросающего какого-то никчемного американца.

Там, в законно-заоконном тепле, девочка затрепетала ресницами такой длины, что на них легко уместились бы двадцать пять спичек, девочка затрепетала ресницами, как бабочка крыльями, и угловато задрожала голыми плечами, давясь от распиравшего ее смеха.

Кисть с белой краской поехала на юг в противоположную от предлагаемой полковнику сторону.

Не искушая больше судьбу, Республиканец послал черноглазой прелестнице воздушный поцелуй, после которого та, шариатно зашторившись, удалилась.

Он присел, аккуратно слез с Рамина. Рамин тут же спрыгнул с Азада, поводя онемевшими плечами. А Азад… А Азад сказал, что, если они еще раз будут так долго выгонять полковника Лебедя, он останется без спины.

Мальчики не успели покидать в пакет кисти, как где-то совсем рядом пошла пальба. Били по-соседству. Сначала из автомата — широко, трескуче-страстно и несправедливо, затем в ответ на очередь послышались пистолетные хлопки в игольное ушко…

Мальчики кинулись туда, откуда доносились выстрелы. То есть — к своему дому. Там они должны были встретиться со второй группой, возглавляемой Самедом, у которой была удобная складная лестница.

— Республиканец, назад! Республиканец, уймись! …Ложись!!! — бенефисно горланили Рамин с Азадом из-за голого, набухшего зимней влагой тутового дерева, что с незапамятных времен росло на углу Второй параллельной и Джабара Джабарлы, щедро одаривая пацанву своими «угловыми» плодами.