Йоуханнес Хельги - Рыбаки уходят в море...

Шкипер Йокудль приподнялся на локте и лежит, прислушиваясь. С каждым разом удары ветра становятся все сильнее.

– Близится шторм! – Шкипер свешивается с койки и расталкивает кока и механика. – Надо немедленно вытащить сеть!

– Акулы!

Йокудль начинает поднимать сеть на палубу. Несколько метров ее изорвано в клочья. А вот и сами океанские, пираты, кишмя кишат в пенистых бурунах вокруг судна. Фонарь все колотится о мачту, пока не разбивается, и осколки дождем сыплются на Ликафроуна.

Качка усиливается. С быстротой молнии корма вздыбливается выше, выше, на несколько секунд повисает над водой и устремляется вниз, словно сквозь пустоту, рассекая волны тяжелым ударом, а море встает навстречу стеной из расплавленного зеленого стекла. Судно дрожит, точно смертельно раненное животное, и потоки воды обрушиваются прямо на людей. Сверлящая боль в груди пронизывает мальчика, колени подгибаются, он падает на четвереньки, и его рвет на огромную кучу медуз и морской пены. Тело его покрывается холодным потом, но руки в кровоточащих ожогах от медуз тотчас снова нащупывают веревочные сплетения. Это его боевое крещение, он должен выдержать, обязательно должен. В те редкие мгновения, когда он смотрит вверх, глаза его встречаются с глазами троих мужчин – их руки напряженно работают, но глаза спокойно, без тени испуга следят за его движениями. Сильные, упорные, молчаливые, широко расставив ноги, три желтых неподвижных изваяния клонятся вперед, раскачиваются, поднимаются и оседают вниз. Уверенность их передается мальчику, и он невольно чувствует прилив энергии. Он заставляет себя забыть страх перед акулами и раскатами грома и думает только о сети. Она мелькает у него перед глазами, но с невероятным упорством он продолжает вытягивать ее на палубу возле рубки.

Внезапно скрип лебедки смолкает. Мальчик поднимает голову. Начинается гроза с ливнем и бешеной качкой. Три молнии одна за другой вспыхивают над шхуной, и в их свете мальчик видит Йокудля, бегущего с топором на корму: сети запутались и тянут судно под воду. Раздается треск, канаты лопаются, и в ту же секунду мальчик видит, как чудовищный вал набрасывается на шхуну с правого борта. Йокудль что-то кричит ему, но он, не дожидаясь приказа, прыгает в рубку. Слышится отчаянный крик кока, треск дерева, и грот-мачта падает за борт.

– Мальчик! – доносится безумный крик Йокудля. – Его тоже снесло!

В тот же миг шкипер и Ликафроун с грохотом вваливаются в рубку. Йокудль хватает мальчика и, выждав под прикрытием рубки удобный момент, тащит его к люку. Шкипер приказывает Ликафроуну спуститься с мальчиком вниз, задраить за собой крышку и погасить огонь в плите.

Механик бросается к плите и едва успевает погасить огонь, как очередной шквал сотрясает суденышко и с палубы доносится страшный треск. Крышка люка дрожит от ударов и разлетается на куски, прежде чем удается ее открыть. Наверху весь в крови стоит Йокудль. В руках у него спасательный пояс. Он что-то кричит, но слова его тонут в реве бури. А над шхуной уже поднимается новая волна и увлекает шкипера за собой. Судно кренится набок, в люк хлещет вода.

Очнувшись, мальчик обнаруживает, что забрался почти на верхушку фок-мачты. Ноги у него запутались в стальных тросах и вантах, а руки крепко вцепились в отчаянно скрипящую мачту. Шхуна выглядит точно после воздушного налета – на палубе ничего, кроме рубки и фок-мачты, заливаемых дождем и бушующей пеной. Волны швыряют судно как щепку, и уровень воды в люке стремительно поднимается. Внезапно в просвете люка лицом вниз всплывает труп. Это механик.

– Ликафроун! – кричит мальчик. – Ликафроун!

Механик не отзывается: он захлебнулся. Труп скользит по палубе, зависает на поручне и – исчезает в пучине.

Вода добралась уже до самой крышки люка, и мальчик замечает, что судно тонет. Он закрывает глаза и крепко прижимается к мачте, все крепче и крепче, пока человек и мачта не срастаются в одно существо… Молния вспарывает небосвод и с ужасающим треском рвет воздух, ярко освещая тонущую шхуну и чуть подальше – белую пену прибоя у прибрежных скал.

Остальные шхуны одна за другой вернулись в бухту к полудню следующего дня, все более или менее потрепанные. Только «Бриндис» не вернулась к вечеру, и люди почти потеряли надежду, что шхуна уцелела, – скорее всего, ее поглотил океан, ведь такое случалось не раз. Все были охвачены дурными предчувствиями. Буря еще бушевала, и нечего было думать начинать поиски раньше, чем она стихнет.

В домике на краю мыса Криструн сидит у окна и смотрит в бушующие волны, бледная как смерть. Дождь стучит за окном, и время от времени, когда тяжелый вал разбивается о скалы у подножия мыса, брызги пены барабанят по стеклу. Лицо ее застыло словно маска; черты лица почти нечеловечески неподвижны. Она просидела не шелохнувшись всю ночь, пока не рассвело. На рассвете она встрепенулась и стала озираться по сторонам. Непогода улеглась, но на горизонте не видно ни корабля, ни мачты – ничего, сколько ни вглядывайся.

Некоторое время женщина сидит будто разбитая параличом, потом вздрагивает и поднимается на ноги, вцепившись дрожащими руками в оконную раму, так что суставы белеют от напряжения. Конечно, так оно и есть! Сильная дрожь сотрясает ее тело, она прижимает руку к сердцу. Так оно и есть! Шхуна гибнет, все тонут, и только сыну ее удается спастись, ведь он молод и силен. Все тонут, а Маур плывет, ведь он молод и силен. Она видит, как он барахтается в бушующей пене, при свете молний волосы его отливают платиновым блеском. Ее сын плавает, как молодой тюлень. Криструн плачет от гордости и зовет сына. Снова и снова. Вперед, Маур! Вперед! Она все кричит и кричит, пока волны не выносят его на черные скалы незнакомого берега. Криструн видит мальчика среди валунов, он поднимается на ноги. Ураган рвет на нем одежду, он почти раздет, и Криструн с гордостью видит тугие мускулы и загорелую кожу, свою кожу. Как он красив, самый красивый, самый сильный из поселковых парней, – и он вернется! Она то плачет, то смеется. Теперь он в безопасности. На берегу стоит дом, и люди приводят его туда. Это хорошие люди, но он так измучен, что засыпает, даже не успев назвать свое имя. Он спит сутки, да-да, целые сутки, что же тут такого. Но сейчас, в эту самую минуту, он уже проснулся и сказал, кто он. Сейчас позвонят на телеграф, и оттуда к ней пришлют посыльного. Криструн смотрит на часы – десять минут девятого. Телеграф открылся десять минут назад. Скоро прибежит посыльный. Ее сын, ее сын Маур возвращается к ней!

Она бродит по кухне, подходит к окну, и из груди у нее вырывается глубокий вздох. Из-за угла выбегает мальчик и направляется к ее дому. Криструн бежит к дверям и распахивает их. Она шевелит бескровными губами, но слова замирают у нее на устах. Мальчик пробегает мимо, теперь она узнает его: это сынишка бочара Аурни бежит к морю с самодельным корабликом под мышкой.