Хелен Браун - Клео. Как одна кошка спасла целую семью

Дом опустел и по ночам стал похож на безмолвную пещеру: дети не вздыхали, не ворочались в своих кроватях. Я сходила с ума от беспокойства: мне казалось, что Роб не справится с домашним заданием по английскому языку, что Стив не справится с уходом за Лидией. В свои два с половиной года она была весьма решительной и совсем безответственной. Клео тоже скучала без них. Она таскала в зубах носки и спала на детских кроватях.

Я постоянно придумывала поводы повидать детей в неделю Стива — то забирала Лидию из детской группы, то отвозила Роба на занятия «Морских скаутов». Оставшись одна, старалась занять себя хоть чем-нибудь, в сотый раз прибиралась на полках в ванной, снова и снова переписывала статьи, но отвлечься, переключить мысли никак не удавалось. Мое воображение работало, как гигантский телескоп, улавливавший любое движение: внимателен ли Роб, смотрит ли он по сторонам, когда бежит к школьному автобусу? не подхватила ли Лидия какой-нибудь вирус? Я была рядом с ними постоянно — интересно, замечают ли они мое присутствие?

С фотографии на каминной полке на меня смотрел Сэм. Он улыбался весело и хитро. Та женщина на «форде-эскорт», думала я. Она запомнила его другим. Сейчас я соглашалась с тем, что ее вины в произошедшем нет. Задавала себе вопрос, что бы сделала я на ее месте. Переехала в другую страну, постаралась стать другим человеком и забыть обо всем. Однажды вечером, забирая Роба с занятий «Морских скаутов», я задавила кошку. Все произошло в считаные секунды. Белый мех, мелькнувший в свете фар, удар и глухой стук, когда колесо давило кость. У меня не было ни малейшего шанса затормозить. Та женщина, должно быть, чувствовала то же самое. Я остановила машину. От шока и угрызений совести меня даже мутило. Зверек был раздавлен, жизни в нем не осталось. Я всего лишь переехала кошку и долго не могла прийти в себя. Убить ребенка — насколько же это должно быть страшнее. Бесконечно страшнее.

Иногда я казалась сама себе кошкой, обреченной так или иначе лишиться всех своих детей. Упиваться жалостью к самой себе я никогда не любила. Утомительно, да и просто недостойно. Я начала искать способы не думать на эту тему. Например, встречаться с родителями, пережившими потерю детей, беседовать с людьми, чье горе, возможно, свежее, острее моего. Несколько раз мне удалось немного облегчить их страдания, подбодрить, а моя собственная боль уступала место чувству, что я делаю хоть что-то стоящее. За последние пять лет я много узнала о скорби и страданиях. Каждый человек переживает горе по-своему, и все же страдающего никто не поймет лучше, чем тот, кто сам пережил нечто подобное.

На столике у психотерапевта стояла коробка с бумажными носовыми платками. Слезы были по ее части. Не желая, чтобы она приняла меня за очередную плаксу, я твердо решила, что мои глаза останутся сухими.

— Вам необходимо начать все с начала, — говорила она, скрестив длинные ноги и глядя на меня сквозь очки в оправе цвета лососины. — Найти что-то, что поможет вам поднять самооценку.

Я, конечно, не плакала, но организму отчаянно требовалось выпустить влагу хоть в каком-то виде. У меня неудержимо полило из носа. Я с вожделением поглядывала на платки, но взять один означало бы признаться в собственной слабости. Пришлось терпеть и время от времени громко шмыгать.

— Знаете, что может поднять вам настроение? — спросила она, поворачиваясь в глубоком кресле, поставленном в аккурат под репродукцией Ротко [9] Марк Ротко (1903–1970) — американский художник-абстракционист. в пастельных желто-розовых тонах. Видимо, картина своими нежными красками должна была умиротворять нервных клиентов и поднимать настроение — по крайней мере, тем, кто не знал, что бедняга Ротко всю жизнь страдал депрессией и наложил на себя руки. — Свидание на одну ночь.

Ее слова пересекли комнату и взорвались у меня в ушах, как торпеды. Мама (правда, учитывая количество ее собственных сексуальных неудач, стоило бы, наверное, поменьше обращать внимания на ее поучения) с детства внушала мне, что мое тело — это храм и за всю жизнь я имею право впустить в него только одного, пусть неказистого и унылого, зато надежного поклонника. Я чувствовала себя виноватой в том, что с полдюжины кровожадных волков в овечьих шкурах, облизываясь, увивались-таки вокруг неприкосновенного лакомого кусочка. Считаные жалкие бедолаги были допущены до проверки и по нескольку недель подвергались тщательным, но при этом (как оказалось) совершенно необъективным отборочным испытаниям и лишь после этого узнавали, что никому из них нельзя и близко подходить к священному алтарю.

— Вы хотите сказать, найти мужчину, с которым у меня нет ничего общего, но который мне нравится, а потом с ним переспать просто из-за этого?

Психотерапевт кивнула. Она явно ненормальная. Хочет, чтобы я умерла от чувства вины.

— Это хороший, здоровый способ встряхнуться и начать новую жизнь, — повторила она.

— А как же дети? — усомнилась я.

— А им знать совсем не обязательно, — улыбнулась она. — К ним это не имеет никакого отношения. Устройте все в выходные, пока они у вашего бывшего.

Устроить это? Люди устраивают свидания на одну ночь? Она попросила меня набросать список возможных жертв. Знакомые мужики у меня были только на работе. Отпадает. Журналисты-мужчины вообще не умеют держать язык за зубами. Мне вовсе не улыбалось, что по редакции пойдут слухи обо мне и ком-то из коллег. Пару раз у нас дома неожиданно объявлялись мужья моих подруг и заботливо предлагали свою помощь, но это было бы предательством, а я не собираюсь предавать друзей. Листок так и остался чистым, список на нем не появится.

— Желаю удачи, — мило улыбнулась психотерапевт, когда я дрожащей рукой вывела свою подпись на чеке. — И запомните, вам нужно открыться .

Возможность привести ее совет в исполнение подвернулась через несколько недель, когда старая приятельница на благотворительном обеде познакомила меня с Найджелом, недавно разведенным бизнесменом. Я читала в нашей газете про то, чем занимается Найджел. Его корпорация напоминала великана с необузданным аппетитом, маниакально пожирающего маленькие компании. Незнакомый тип, к тому же, наверное, не семи пядей во лбу, а говорить может только о деньгах. Но к этому времени у меня уже появился изрядный опыт интервью с незнакомцами. Я убеждала себя, что смогу, если потребуется, разговорить даже домового паука и обнаружу в его характере интересные черты. Подружка уверяла, что Найджел классный и вообще он — то, что надо. Я не совсем поняла, что она имела в виду. У меня тысячу лет не было свиданий.

Наверное, правила давно поменялись. Сказать по правде, тогда, в глубоком прошлом, правило было только одно: не позволяй ему слишком многого, пока он хотя бы не намекнет, что хочет — или может захотеть — на тебе жениться. За годы, проведенные в захолустье, свидания, кажется, превратились в безумную помесь скотоводства с шопингом в супермаркете.