Александр Потёмкин - Кабала

За окном потемнело. Упустив из виду нового приятеля — интерес к нему постепенно улетучился — Парфенчиков в восторге, теряя связь со временем и пространством, углубился в самого себя. Он вдруг обнаружил себя на улице, торопясь к тому самому магазину, в котором давеча встретил прихрамывающую молодую женщину. Это обстоятельство вначале его смутило. Вопросы секса после знакомства с этим делом его перестали занимать, да и о покупках он не задумывался, провиант занимал Петра Петровича меньше всего. Какие же причины потянули его сюда? Настойчиво и раздраженно он стал искать в памяти предлог для столь странного маршрута. И, вспомнив прежние мимолетные размышления, вернулся к идее преподнести миру своего отпрыска. Не обычного ребенка, а зачатого в сильнейшем опьянении пенджабским кукнаром. «Это явилось бы посильным вкладом генной инженерии в мутационные эксперименты по качественному изменению национального этноса, — подумал он. — Может быть, очкарик искусно манипулирует моим сознанием? Это же он одержим страстью совершенствовать русский народ. Я лишь участник замысловатого эксперимента профессора. Но если я действительно направляюсь к той хромоножке со вздорным предложением вступить со мной в интимную связь, то почему мне думается, что она даст согласие? Захочет иметь со мной дело, лечь в постель, родить малыша? Что я, красавчик? Нет! Звезда эстрады, о которой мечтает каждая девица? Нет! Денежный магнат? Нет! Впрочем, минутку, а чемодан под кроватью, набитый деньгами? Разве он не делает из меня олигарха русского разлива? Правда, в этом противно признаваться, но так оно и есть. Миллионер! В отдельных случаях я без обмана могу представиться богачом.

Надо вернуться в дом, взять несколько пачек тысячерублевок и с помощью этой нечистой силы склонить хромоножку к деторождению. Нет уверенности, что мутации наших генов создадут необыкновенный человеческий продукт, и все же надежда есть. Она крепится верой в Божественное предназначение маковой головки. Я убежден, что ей подвластны самые невероятные превращения. Может быть, моему отпрыску явится какая-нибудь невероятная мысль о предназначении человека? Или он получит магическую власть над самим собой, а опий станет для него анахронизмом? Впрочем, я ничем не рискую, Петр Петрович — лишь строительный материал для нового существа, а мутации — вещь, подвластная исключительно абсолютному разуму. Я бессилен в прогнозах, а тем более в итогах эксперимента».

Предаваясь этим путаным размышлениям, господин Парфенчиков вбежал в дом. В сильном возбуждении он вытащил из огромного чемодана несколько пачек, чувствуя, что деньги придают ему какую-то незнакомую мистическую силу, и решил закрепить ее, тут же проглотив три ложки молотой головки. Уже шагнул через порог, но вернулся, съел еще две ложки и, уверенный в себе, помчался по прежнему маршруту. Доза вызвала новый прилив восторга и предвкушение новой сюжетной линии. «Что я помню об этой женщине? — торопливо обдумывал Петр Петрович. — Хромота, тонкие губы, милая улыбка. Что еще? А что мне о ней вообще хочется знать? Кстати, любопытный вопрос! Да, собственно, ничего не хочется! Так зачем же в этом случае я себя спрашиваю? Тут интрига лишь в одном: согласится она на эксперимент или нет? А все остальное и мне и ей неподвластно». Он таинственно усмехнулся, словно некая мудрая мысль проникла в его голову. Но ведь на самом деле Петр Петрович не раз об этом размышлял и к такому же выводу частенько приходил. Даже злился на себя, что одно и то же умозаключение вновь приходит ему в голову. Так почему же именно сейчас он бурно возрадовался совсем непримечательной мысли? Все это усилило интригу будущей встречи. Парфенчиков будто поверил, что никаких возражений не будет и с дамой-донором все получится согласно воображаемому плану.

Петр Петрович прибавил шаг, удивляясь, отчего он так возбужден и приятно взволнован. «Может, профессор мистифицирует? — мелькнуло в голове. — Ведь я перестал сам себя узнавать…» Впрочем, в этот момент его озаботил практический вопрос: как объясниться с молодой женщиной? В каких словах обрисовать идею, в которую он поверил и ради которой примчался к ней на встречу? «Дело-то деликатное, — думал Парфенчиков, — не рубанешь ведь напрямик: айда в постель!.. А времени на ухаживание у меня нет. Ни бары, ни кинотеатры, ни скамейки в ночных парках под луной меня не вдохновляют. Не хочу обнимать ее талию, ласкать ее грудь, целовать ее тонкие губы, перебирать в руках каштановые волосы. Да и каштановые ли они? Это не те страсти, которые влекут по уши влюбленного в маковую головку. В моем лексиконе уже перестали существовать слова нежности и любовных признаний. Есть дело принципа, которое надобно довести до конца. Вот и все! Но я могу уделить этому не больше одного вечера. Не получится сегодня — больше никогда не вернусь к этой затее. Она навсегда перестанет для меня существовать. Вполне возможно, что уже завтра я стану стыдиться, высмеивать свой идиотский эксперимент. Вгоню себя в краску от сумасбродного желания отдать свою опийную сперму мутационному коктейлю человечества. Начну называть себя чудаковатым типом или даже придурком. Но все же по каким-то причинам и тайным повелениям души я расцеловал ее руки. Правда, потом расценил это как глупейший поступок…»

Нахлынувшие мысли озадачили господина Парфенчикова. Он убавил шаг и охладил свой пыл. Впрочем, уже через пару шагов он оказался перед тем самым магазином и шагнул в пустой торговый зал. Финансовый кризис и опущенный до срамоты рубль лишили многих канцев возможности пользоваться услугами товарного рынка. Местным жителям теперь в основном приходилось питаться консервированными овощами с собственных приусадебных участков. Девица, сидевшая за кассой, оторвалась от книги и с улыбкой, причем как-то особенно, взглянула на Петра Петровича. Подобного выражения лица, обращенного на него, Парфенчиков не помнил. Скорее всего, такого и в помине не было. Москвич растерялся. «Почему она так заинтересованно смотрит? — подумал он. — Может, у нее тоже какой-то заранее составленный план имеется? Ее улыбка сбивает меня с главной линии. Я теряюсь от смущения».

Голос кассирши привел его в чувство:

— Шеф предупредил, что если за день в магазине окажется меньше десяти покупателей, то уже завтра я буду уволена, а он закроет бизнес. Вы у нас одиннадцатый! Это меня сильно порадовало — значит, завтра у меня еще один рабочий день. А почему вы ничего не выбрали? Просроченный товар мы не оставляем на полках… Может, помочь? Скажу честно, до дневного плана нам осталось четыреста семьдесят рублей. Нет-нет, я не прошу что-то купить, о плане у меня случайно вырвалось… Простите.